хочет меня показывать кому-то.

— Кому, интересно… Может, Андропову?

— Вряд ли. Не думаю, что он к Юрию Владимировичу доступ имеет. Очень сомневаюсь.

— По сессии твоей я решил уже. Завтра забежишь, заберёшь зачётку. Только утром, а то знаешь, пятница, да после праздников. Ну и обаять не забудь проректора по учебной работе, подарок сделай, новогодний. Ну, это ты сам знаешь.

Отъезд я намечаю на воскресенье, четвёртое число. А пятница и суббота снова оказываются сумасшедшими днями забитыми текучкой и оперативными вопросами. Нужно и с институтом решить, и на фабрике распорядиться и со Скачковым переговорить в штаб-квартире, и казино проинспектировать. Голова кругом.

Ну, и главный вопрос, разумеется, это Снежинский с его дружком. Утром я встречаюсь с Михал Михалычем.

— Ну и жук твой Снежинский, — говорит он. — Ты видел мужа его сестры двоюродной?

— Шварца? — хмурюсь я. — Видел. И сестру тоже видел.

— А знаешь кто у него двоюродный брат?

— Нет пока…

— Борис Маркович Гурко.

— Значит Гурко?

— Да, — кивает он.

— Заговор кузенов, твою дивизию, — качаю я головой.

— О, точно! Так и назову. Заговор кузенов! А ты шаришь, Брагин.

— Ну, дык… А кто им помогал? Сами бы они столько не нарыли.

— Начальник областного БХСС.

— Тоже чей-то двоюродный брат?

— Ставленник Гурковский.

— А Печёнкин? — настораживаюсь я. — И Печёнкин с Гурко связан? Его предшественника именно Гурко помогал убирать.

— Помогал, да. Но только он хотел как раз Заваряна поставить, своего обэхээсника, а бывший замминистра, тот что до Рахметова был, протащил своего московского кореша, Печёнкина. Так что Гурко тогда бортанули и воткнули Печкина.

— Михал Михалыч, а ты чего, такой осведомлённый и ещё не в Москве? — качаю я головой.

— Плохо работаешь, вот я и не в Москве. Работай лучше и меня перетаскивай, — смеётся он.

Смеётся, но глаза серьёзные, как тогда, когда он тут в Малюту Скуратова со мной играл.

— Ладно, договорились. Слушай а по Печкину у этих сыщиков материалы есть какие-нибудь?

— Полно.

— Дай мне кое-что, я сейчас их ему и покажу. Пусть по-быстрому уволит этого Заваряна, пока его самого не уволили.

— Ну на, я тебе прямо эти отдам, а сам ещё подпечатаю.

— Михал Михалыч, ты только это, конфиденциальность не нарушай. Поаккуратнее с чувствительной информацией.

В приёмной никого нет. Пятница, второе января. Но секретарша на месте.

— Ларчик, привет! — улыбаюсь я.

— Привет, Егор.

Она мне тоже улыбается, как старому другу.

— Ну как ты, отошла от праздников? Чего на обед вчера не пришла?

— Ой, да ладно, не хотела надоедать, да и Гена был, ну… короче…

— Ясно. Ну, а когда на блины к тебе приезжать?

— На какие ещё блины? — удивляется она.

— Как на какие? Ты же мне, считай, тёща теперь. А к тёще на блины, это вынь да положь. Так что извините.

— Иди, давай, — смеётся она. — Тоже мне, зятёк нашёлся.

— О, Егор Андреевич! — встаёт из-за стола генерал. — Какие люди!

— Как дела, Глеб Антонович, что слышно?

— Так что слышно… Начинают чистить Рахметовских. Вы бы Юрию Михайловичу замолвили словечко за меня.

— Не знаю, зачем мне это. Вы же меня со свету сжить хотите.

— Я⁈ Никогда!

— Ладно, давайте к этой дискуссии позже вернёмся. Вот гляньте-ка. Как вам нравится?

Дальше всё проходит гладко. Я показываю ему документы и объясняю, кто копает, он взрывается и обещает по-тихому, без лишних разговоров Заваряна к херам собачьим уволить. И поставить вместо него Баранова. На этом мы и расстаёмся.

В воскресенье утром мы с Наташкой, Игорем и Пашкой уезжаем в Новосиб. Едем на Скачковской двадцать первой, чтобы не было никаких вопросов по служебной фабричной машине. Стоять в Новосибирске ей придётся довольно долго. Управляющий казино нашёл нам гараж в Толмачёво. Там её поставим.

— Наташ, хочешь, поговорить? — спрашиваю я, когда мы оказываемся одни в её квартире.

Она вздыхает.

— Чего?

— Егор… — качает она головой.

— Вижу, трудно тебе, — усмехаюсь я. — Наобещала всякого, а теперь как поступить? Исправления в журнале делать не дают, да?

Она ничего не говорит.

— Наташ, давай так. Либо мы друг другу доверяем, либо нет. Я тебе ответственно заявляю, я не изменяю. Честно говоря, даже стыдно это без конца повторять. Как в дешёвой мелодраме. Я сказал, ты услышала. Всё. Больше мы к этому вопросу не возвращаемся. Это нелепо. Это оскорбительно для нас обоих. Договорились?

Она кивает. Не сразу, но всё-таки кивает.

— Подумай, если не можешь мне доверять, то и затевать ничего не следует. Это было бы ужасно, но лучше, чем всю жизнь шизаться и сходить с ума.

Она снова кивает и идёт готовить ужин. Дальше мы ведём себя, как ни в чём не бывало, а потом ложимся в постель и набрасываемся друг на друга, как изголодавшиеся зверушки. А рано утром я уезжаю в аэропорт.

Прилетев, мы с парнями селимся в гостинице «Москва», и я сразу начинаю звонить и сообщать всем, что прилетел. Злобину, Чурбанову, Гале, всем. Паша едет в Дьяково за машиной, а Игорь остаётся сторожить меня.

— Очень хорошо, что позвонил — хвалит меня Гурко. — Я как раз сегодня буду встречаться с высокопоставленным работником, о котором тебе говорил. Имей в виду, Егор, человек он очень занятой, поэтому будь всегда на связи.

— Понял, Борис Маркович. Я или в на объекте, или в номере, или в машине. Водитель лицо доверенное, информацию он примет. Любую. Продиктовать вам номера?

Он записывает

— Ладно, — недовольно говорит он. — В любом случае, будь готов немедленно приехать, когда я скажу.

— Конечно. Это же и в моих интересах, как я понимаю.

— Правильно понимаешь, — сухо отрезает он.

Поговорив с Гурко, я поднимаюсь в казино. Паша Цвет здесь царит и властвует. Справляется он со своими обязанностями неплохо, да только по нему вопрос пока остаётся открытым и совет блатных ещё не состоялся и не дал ему ярлык на московское княжество. Так что положение неопределённое, поэтому он и торчит здесь, никуда не дёргается и уезжать не рискует.

Моему приезду он радуется. Ещё бы. Одна голова хорошо, а две лучше. Я включаюсь в местные дела и решаю кучу вопросов, сразу наваливаемых на меня Лидой и Баксом.

— Вы чего, меня что ли ждали? — возмущаюсь я. — Вот у вас акционер под боком. Почему с Цветом не решали?

— Егор, ну ты чего? — пожимает плечами Лида. — На него где сядешь, там и слезешь!

— Ну вы молодцы! А на мне, значит, можно скакать пока не сдохну что ли?

— Нет… ну почему так трагично-то? — улыбается она. — Не до смерти же…

— Так, я сейчас высеку кого-то…

Весь день я провожу здесь, а вечером внезапно появляется Чурбанов. Он берёт бокал коньяку и отводит меня в сторонку.

— Ты свободен?

— Для вас всегда, вы же знаете, — улыбаюсь я в ответ.

— Молодец. Короче, у меня в машине знаешь, что лежит?

— Золото, бриллианты? — цитирую я Сеню Горбункова.

— Шуточки у тебя, — морщится Чурбанов.

— Простите, Юрий Михайлович.

— Бобина с плёнкой у меня там, — говорит он. — «Хороший, плохой, злой». Везу Леониду Ильичу. Сегодня просмотр.

— О! — усмехаюсь я. — Это я посоветовал.

— Я помню, — кивает он. — Но самое интересное, что он тоже помнит.

— Приятно, — киваю я. — Очень даже. И лестно.

— Ну, собирайся, раз приятно. Он сказал, чтобы я тебя из-под земли достал и привёз.

— Прямо сейчас что ли?

— А я что говорю? — поднимает он брови и допивает коньяк. — Прямо сейчас.

— Понял, слушаюсь, — улыбаюсь я.

— Егор, — подбегает Лида и слегка кланяется Чурбанову. — Я прошу прощения. Там тебя к телефону. Сказали, это чрезвычайно срочно.

Блин, только бы не Гурко…

Но сердце не обманешь, чуйка ещё никогда не подводила. На факапы уж точно.

— Егор, это Гурко. Через полчаса будь у меня. Со Старой площади вместе поедем.

19. Дай немного хм… мне…

Ну, ёлки… Можно было сразу догадаться, что именно так всё и случится. Сообразить, как всё это разруливать времени нет. Да и, собственно, чего тут разруливать-то, совершенно очевидно, что поеду я к Леониду Ильичу, а не к неведомому и могущественному волшебнику, имя которого не решается назвать даже такое пронырливое и искушённое существо, как Гурко. Пронырливое и съевшее не менее дюжины собак в аппаратных играх.

─ Борис Маркович, ─ начинаю я. ─ Вы только не ругайтесь, но…

─ Ты что там, Брагин, с ума что ли сошёл?

─ Но меня только что срочно вызвали к… ну, в общем, у меня без вариантов, надо ехать.

─ Ты головой ударился, я тебя спрашиваю? ─ злится он.

─ Нет. Мне страшно неудобно, но…

─