Присев подняла горсть земли, подчиняясь какому-то наитию, представила горшочек перед глазами, наполнила его землей и посадила цветочек, крепко приминая землю вокруг тоненького стебелька. Знала, что это бесполезно, но для успокоения эльфийской части моей души требовалось попытаться.

«Редкое хищное растение. Раньше густо росло в эльфийских лесах, но те магией вывели эту заразу, покусившуюся на их бабочек. Сейчас водится только в непролазной чаще священного леса. Лучи Релутраса его убивают, даже странно, что этот еще не испепелился – на берегу же рос. Хотя вон, какой чахлый и хлипкий, не сладко видимо ему пришлось. Да, не сокрушайся ты так, его невозможно сорвать», – читал лекцию в моей голове отстранённый голос урмиуса.

От его слов стало еще горше, по щеке скатилась одинокая слезинка и, сорвавшись вниз, оросила примятую землю. Повернув кольцо, открыла свой шкаф, пряча на одну из полок горшочек с местным краснокнижным цветком.

«Жалостливая ты, собирательница реликтов», – констатировал урмиус.

«Может, и тебя в шкаф?» – всхлипнув, предложила я, а то мало ли кого еще я убью?

Шкаф закрылся, пряча от меня цветок и испытуемые мной чувство вины, горькое сожаление, сочувствие и страх разом схлынули, оставляя странное опустошение. Пара мгновений и ко мне вернулись переполняющие меня до этого усталость, досада и скрытое опасение перед собственной силой, такое, какое бывает, когда перед кучей зрителей выходишь на татами, а потом с ужасом смотришь на сильного поверженного противника.

«Именно поэтому ночных ангелов и уничтожили. Они влияют на любого, заглядывая ему в душу и пробуждая совесть».

«Ты же говорил из-за бабочек», – недовольная открытием, поморщилась я.

И зачем мне такое растение? Рыдать каждый раз как увижу горшок? А что хорошее средство предотвратить истерику – устроил слезоразлив по графику и все можно смело идти покорять вершины, не боясь захныкать от сбитой коленки.

«Бабочки были только предлогом», – задумчиво покачал головой урмиус.

«Ты еще лапкой подбородок потри», – фыркнула я, представив умильную картинку в голове.

Урмиус тут же закатил глаза. Вылупилась на него с негасимым интересом – очеловеченный скорпионопаук переросток, что может быть интересней?

«Я не паук!» – по-человечьи нетерпеливо возмутился урмиус, гордо вскидывая голову и потрясая передней парой лап.

«Действительно! – покладисто согласилась я: – Так на чем мы остановились? Карим, Казимир, Керан….», – продолжила перечислять имена, вспомнив, что мы дошли до буквы «к». Эх, мне бы справочник!

Время тянулось медленно, превратившись в кисель и делая этот день бесконечным. Я устала до изнеможения, но как выбраться из этого места не знала.

«Пройдешь реку и свободна…», – всплыли в памяти ответ-напутствие Трея.

Легко сказать.… Да только, сколько не пробовала подойти к реке, я будто натыкалась на невидимую стену, что мягко отталкивала меня от нее. Выбиралась и вновь шла вдоль берега, чтобы через несколько шагов снова спуститься к реке и наткнуться на стену....

«Сатир, Сапфир, Самир, Сериосис….»

«Нет-нет-нет», – отзывался на мои предложения урмиус.

Каменная россыпь, виднеющаяся из воды, стала неожиданностью. И чем ближе я подходила, тем больше беспорядочное нагромождение камней обретало очертания узнаваемого рукотворного сооружения.

Спустившись к воде, любопытствуя, попробовала подойти поближе и стена, до этого преграждавшая мне проход, вдруг исчезла, растаяла, словно ее и не было.

До первого камня, полностью скрытого водой, было всего несколько метров. Неосторожно ступив, почти сразу ушла с головой под воду. Какая же тут глубина, если мои ноги до дна не достают?

Урмиус недовольно зацокал языком и сорвался с моих плеч, обретая форму крылана.

Взобравшись на первый камень, чуть не провалилась в бойницу. Шпили, башенки, высокие стены – их словно кто-то аккуратно уронил в воду, положив на бок. Перебравшись на шестиугольный донжон, прикрытый сверху ржавыми штырями решетки-герсы, пошла по нему.

Деревянные укрепления ворот прогнили, железо за века успело осыпаться ржавой крошкой, вместо окон зияли разбитые цветные витражи…

Я шла по донжону и удивлялась улавливаемым, несмотря на разруху, мощи и красоте замка, представляла, как он выглядел во времена своего рассвета – грозный и величественный, наполненный сияющими огнями и счастливыми людьми…

С содроганием сердца остановилась, сделав несколько шагов по центральной стене башни, заметив витиеватую закорючку из двух букв – К и С....

«На заре темных веков, когда мир погрузился в хаос, в одной семье родились близнецы. Старшего звали Кротость, а младшего – Справедливость.

В те времена правили сила и власть, а слабому не было места в этом мире. Справедливость был горяч и не мог стерпеть обиды слабого, каждый раз вставая на их защиту. Кротость был уступчив и благоразумен, молчаливо выслушивал всех, не вступая в бой. И часто Справедливость корил и обвинял брата за такую его слабохарактерность, а Кротость слушал и улыбался, не споря и не возражая.

Однажды, Справедливость увидел, как темные обижают совсем юную красавицу, не сдержавшись, вступился за нее. Убил одного из темных, а девушку спрятал в дальней пещере. Когда же вернулся в родное селение, увидел лишь догорающее дымными кострами пепелище, груды мертвых тел, насаженные на колья головы матери и старейшин, и умирающего на пыточной дыбе Кротость.

– Подвал… ход… спа…, – прошептал брат и умер, словно это было единственным, что держало его в этом мире.

Закрыв глаза брату, Справедливость после недолгих раздумий спустился вниз, а когда открыл подвал, увидел тайный ход. Проследовал им и очутился в цветущей долине, где жило множество существ. Некоторых он узнал сразу – это были те слабые, из-за которых он корил брата, за то, что не давал вступиться за них. Большинство же было ему незнакомо. Но они все с доброй улыбкой приветствовали его, пока один из малышей не воскликнул:

– Ты не Кротость…

– Нет, – признался Справедливость. – Мой брат погиб.

И тут же горестный вой огласил окрестности.

– Чего вы так убиваетесь? – удивленно спросил Справедливость, горько зарыдавшую женщину.

– Он спас меня и мою семью, – пробормотала та, не поднимая глаз.

– И меня.

– Нас, – доносились сливающиеся в гул голоса, которым вторило непрерывное рыдание.

И понял Справедливость, что Кротость за все это время успел спасти больше слабых, чем сможет он за всю свою жизнь. И покаялся он перед братом за все плохие мысли и слова, давая себе клятву в том, что теперь Справедливость никогда не будет существовать отдельно от Кротости.

Много лет прошло с тех времен, но, даже обретя престол, не забывал Справедливость о данной клятве», – всплыла прочитанная в книге рода легенда.