в основном просиживая в одиночестве в углу и что-то чертя в своем альбоме, который он вечно таскал с собой.

Саша даже не знала, как его зовут, но разве всех упомнишь!

– Это то, что тебе требуется? – произнес он ни с того ни с сего, подойдя к ней незадолго до открытия «Вани Гога», когда Саша была в запарке: по бабам вместе с их поваром, который был за рулем, проехалась, но того, что надо, не получила, так что пришлось импровизировать. А Ванечки, как обычно, не было: опять умотал по своим делам.

Вот уж на что у нее точно не было времени, так это на философские разговоры с завсегдатаем, о котором она решительно ничего не знала.

И вообще, как он сюда попал, они же еще закрыты? Вестимо как: друзья Ванечки заходили и выходили в «Ваню Гога» так же просто, как и в ее квартиру.

Мой дом – твой дом.

– Мы еще не работаем! – произнесла она в запарке, и бородач вздохнул.

– Ты очень даже работаешь, причем все время. Смотрю я на тебя и понимаю, что мне тебя жаль.

Саша едва не уронила груду тарелок, которые держала в руках. Этому бородачу ее жаль. Скажите на милость, отчего?

И она заинтересованно посмотрела на него.

– Не сделает он тебя счастливой, а, как всех людей вокруг себя, только использует. Весьма и весьма галантно, делясь радостью жизни и доставляя удовольствие, ну, во всяком случае, время от времени, но использует.

Грохнув тарелки на стойку бара (хотя их надо было отнести на кухню), Саша спросила:

– Кого вы имеете в виду?

Ну да, они ей все тыкали, а она еще не избавилась от привычки обращаться к незнакомым на «вы».

Бородач, словно не слыша ее, продолжил:

– Он человек неплохой, вероятно даже хороший, но свою жизнь я бы такому доверять не стал. Тебя он использует так же, как всех в своей веселой жизни, и меня в том числе.

Уже прекрасно понимая, о ком тот ведет речь, Саша холодно спросила:

– Вы пришли, чтобы меня поучать?

Бородач снова вздохнул.

– Да нет же, тем более все равно толку не будет. Все, кто слетается на него, как мотыльки на фонарь, ослеплены его сиянием и не в состоянии заметить элементарных вещей.

Саша нетерпеливо заметила:

– Если вам так не нравится в «Ване Гоге», то перестаньте ходить сюда!

Бородач скорбно заметил:

– Ну как перестанешь, это же мое заведение.

Присев от таких слов на стул, Саша, чувствуя, что голова у нее идет кругом, заявила:

– Что значит ваше? «Ваня Гог» принадлежит Ване…

Бородач, быстро сбегав на кухню и вернувшись оттуда с кофе, произнес:

– Да нет же, хотя мне прекрасно понятно, что именно так все и считают. Раз «Ваня Гог», то главный тут Ваня. Ну да, главный, я не отрицаю, потому что у него хорошо получается быть главным. Но принадлежит это заведение не ему, а мне. Оно на моих деньгах стоит, которые я в наследство от покойной бабушки получил – а бабушка-то моя, а не его.

Отпив кофе (на редкость вкусный), Саша оторопело спросила:

– Да кто вы такой, черт побери?

Ругаться в ее привычки не входило, но это был случай особый.

Бородач за все время их разговора впервые слабо улыбнулся.

– Тот, кто тебя тогда и спас от маньяка, хотя ты этого не помнишь, а Ваня утверждает, что это был он. Нет, не он, а я…

И в голове у Саши вдруг мелькнула напрочь забытая сценка: ну да, два бородача, и один из них именно этот, выходят в проулок.

– Элементы сталинской парадной эклектики… – пробормотала она, припоминая, о чем вели речь те два бородача.

А ведь он прав! Ваня появился позднее, когда она пришла в себя в «Ване Гоге», но в проулке его не было.

Бородач закивал.

– Ну да, ты помнишь, о чем мы вели речь! Конечно, я прекрасно слышал, как он везде утверждает, то это он тебя спас, но я уж спорить не стал, потому что Ване возражать – это себя не уважать.

Допивая кофе, Саша в растерянности сказала:

– Это вы готовили? Очень вкусный…

– Да, я. И Ваню тоже научил, хотя у него хуже получается. У него все хуже получается, а художник он вообще аховый.

Саша заявила:

– Ну нет же, вы видели его картины…

– Те, что в коридоре висят, в подражание Ван Гогу? Конечно, видел, только это не его, а мои. Я нарисовал, а он туда повесил, но я не против.

Это не работы Вани?

– Вы нарисовали? – уставилась на бородача Саша. – Но Ваня утверждал…

Бородач в который раз вздохнул.

– Он много чего утверждает и, что самое забавное, во все верит, хотя и знает, что это далеко не так. Такой уж он человек.

– Не верю! – заявила упрямо Саша. Откуда этот бородач вообще взялся: заявляется и несколькими словами разрушает всю ее жизнь.

Или все иллюзии ее жизни?

– Этот гениальный автопортрет Вани…

– Это не автопортрет, а просто портрет. Потому что он больше на Ван Гога похож, а я на Родена.

Ну да, определенное сходство со знаменитым скульптором у бородача имелось.

Саша сидела, таращась в пустую кофейную чашку. Итак, если верить бородачу, то это ему принадлежит «Ваня Гог» и он автор всех этих подражаний Ван Гогу.

А то, что он спас ее от маньяка, было непреложным фактом, она это теперь знала.

– Но почему Ваня… почему он говорит неправду?

– Ну, это не то чтобы неправда, хотя и не совсем верно. Просто он так видит реальность и так живет. Причем так будет всегда. Мне ли не знать. Поэтому я и спрашиваю: это то, чего ты хочешь?

Саша закричала:

– Да кто вы… кто ты такой?!

– Его брат.

Ну да, это был тот самый старший брат, пусть и сводный, страдавший с рождения диабетом, которого Ваня упоминал нечасто и неохотно и с которым она до сих пор не познакомилась. Оказалось, что все же видела его: брат-бородач приходил каждый вечер в заведение, ему и принадлежавшее, на стенах которого висели картины, им же и написанные.

Сводного старшего брата звали Илья.

Ваня, с которым она завела разговор о его брате, и слышать ничего не хотел.

– Ах, Илюха, ты с ним познакомилась наконец?

Ну да, они были знакомы, но односторонне: он ее знал, а вот она его нет.

Во всяком случае, до сегодняшнего дня.