— Никуда я…

— Отдай ружье. — Она мягко надавила рукой на ствол, все еще глядя Илье в глаза. Боль и отчаяние, тревожно плескавшиеся в них, постепенно сменялись надеждой и верой.

— Поклянись.

— Чем, интересно? У меня и нет ничего. — Вика аккуратно забрала ружье, направила его в стену и повернулась к Сычеву. — Вам, конечно же, хватит совести забыть об этом недоразумении.

— Слушай, Победа…

— Если бы вы искали Кристину лучше, ничего этого не было бы, так что винить вы можете только себя.

Илья, не дожидаясь вердикта Сычева, молча вышел на улицу, а Вика осторожно положила ружье на диван. Участковый неловко поднялся, сделал несколько взмахов руками, разминая затекшее тело, и приблизился к ней почти вплотную.

— Не знаешь ли ты, дорогая Победа, каким образом резинка девочки оказалась на моем заборе?

— Откуда мне знать? — хлопнула ресницами Вика. — Забор не мой, резинка не моя…

— И теперь ты думаешь, что твоему приятелю сойдет это с рук?

— Я вас спасла, вообще-то. Вы мне за это должны.

— Да что ты говоришь?

— Точно. Я бы глянула старое дело о тех пропавших мальчиках. Наверняка оно у вас где-то пылится, а мне надо знать, что тогда говорил мой дед. — Вика понимала, что наглеет и играет с огнем, но остановиться не могла: другой такой шанс выяснить, что же тогда произошло, вряд ли представится.

— И зачем же тебе это знать?

— Чтобы… Обелить его память. Вон соседи даже меня воспринимают не очень, я догадываюсь, каково тут было ему. Короче, не думаю, что смогу уехать, пока не получу эти документы… Пижама — класс. — Вика широко улыбнулась и вышла на улицу.

Илью она догнала уже недалеко от его дома, попыталась коротко объяснить суть случившегося с Кристиной, заодно выгораживая ее, но он особо не слушал.

Решив, что и дальше влезать в чужую жизнь как минимум бесперспективно, Вика пару часов бродила по улицам, наслаждаясь утренней тишиной, а затем повернула в сторону родного жилища и вскоре с удивлением обнаружила, что Льва нигде нет. В столь раннее время его отсутствие казалось странным и наводило на нехорошие мысли, но сейчас она не могла из-за этого волноваться.

Эмоции наконец немного улеглись, а едва не произошедшая с Сычевым трагедия вылилась в тупую, нестерпимую боль. Вике хотелось на время отключиться, перестать думать и чувствовать, однако она понимала, что от себя никуда не деться.

Она порылась в холодильнике, перекусила чем-то не очень свежим и сама не заметила, как очутилась в подвале. Телефон стоял на своем привычном месте, признаков жизни не подавал, свисавший со стола провод даже не покачивался. Вообще в подвале было на редкость приятно: через открытое окно проходили солнечные лучи, свежий воздух рассеивал запах затхлости и пыли, старые вещи, многие из которых Вика помнила еще из детства, казались добрыми, несправедливо забытыми друзьями.

Она прошлась по помещению, с удовольствием трогая различные предметы, и снова повернулась к грязноватому окну, вдруг подумав о том, что следует его помыть. Лишь после этого Вика осознала пугающую странность: кто-то открыл окно. Ее окно. В ее подвале. В месте, куда даже Лев старался не заходить.

Она направилась к окну, еще не вполне понимая, что собирается делать, и в этот момент мир разорвался огненным адом. Много позже Вика сообразила, что кто-то бросил в подвал коктейль Молотова, но в то мгновение ей казалось, что она попала в самый центр преисподней, в пылающий кошмар, который охватывал почти все пространство вокруг, отрезая ей путь к выходу.

Она схватила со стола телефон и, прижимая его к груди, бросилась к двери, но в лицо дохнуло таким жаром, что Вику едва не сбило с ног. Паникуя, она стала беспорядочно хватать вещи деда, надеясь погасить ими огонь, однако он только сильнее разгорался, пожирая новые метры подвала. Обреченно взвыв, Вика опустилась на пол, думая, что там больше кислорода, и в отчаянии закрыла глаза.

— И не ходи сюда!

— Почему? — возмутилась маленькая Вика. — Тут интересно!

— Потому что я так сказал! — Дед нахмурил густые брови и начал подталкивать ее к выходу из подвала. Вика упиралась.

— Но раньше было можно!

— А теперь — нельзя. И нечего со мной спорить! Знаешь, что бывает с непослушными детьми?

— Что?

— То же, что с твоими дружками.

— Они послушные, — возразила Вика. Нитка от ее красного платья зацепилась за шершавый дверной косяк, и деду пришлось приложить усилия, чтобы ее аккуратно высвободить. — И ты не знаешь, что с ними случилось!

— Да все это знают. — Дед немного смягчил тон, но его лицо по-прежнему оставалось строгим.

— Нет, я…

— Марш отсюда, и чтоб я тебя даже близко тут не видел!

— Но, деда…

— Шуруй, я сказал! — Дед повернулся к Вике спиной, привычным жестом засучил рукава, обнажив белые жилистые руки в сильных расчесах. Теперь от них часто пахло кровью, и она не знала, зачем он так делает.

Дед принялся наводить порядок, расставляя предметы по нужным ему местам; последнее, что она увидела, — огромный красный огнетушитель, который дед, покряхтывая, засовывал под стол. Затем дверь захлопнулась, отделив ее от подвала на долгие годы.

Вика широко распахнула глаза, которые уже щипало от дыма, и, по-прежнему прижимая к себе телефон, ринулась под стол. Дед не подвел: огнетушитель лежал все там же, только было неизвестно, осталось ли в нем что-нибудь. Управляться с таким устройством Вика не умела, но интуитивно сообразила, что надо делать, и после пары неудачных попыток привести огнетушитель в действие справилась с задачей. Пламя, презрительно шипя, начало отползать в дальние углы, пригибаться, дым от него стал просачиваться в открытое окно.

Только сейчас Вика поняла, что пожар был не таким уж сильным, она могла погибнуть скорее из-за паники, нежели от огня. Проход к двери уже освободился, однако она решила, что не позволит так легко погубить дедовы вещи, и продолжала тушить огонь, пока последние его очаги не превратились в безобидные черные пятна.

Лев ворвался в подвал как раз в тот момент, когда Вика водружала телефон на