Слушать, как Эртан повествует о своих чувствах к другому человеку, было невыносимо. И совершенно неважно было, к кому он их испытывал – к мужчине или женщине. Катя сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу ладоней, и, сухо кашлянув, чтобы избавиться от застрявшего в горле комка, сказала:

– Вы ведь действительно могли так сделать. Перебраться в Британию, в Штаты… Там к этому относятся проще, никто не стал бы показывать на вас пальцем. И карьере бы ваше признание не повредило.

– Именно это он мне и говорил, – кивнул Эртан. – А я подумал… Как, как я смогу объяснить все это моей семье? Маме? Отцу? Они же не переживут этого. В Турции я стану посмешищем, все будут издеваться, плевать в мою сторону. На всю семью ляжет пятно. За что моим родителям такой позор на старости лет? За что моим сестрам – младшая в то время была еще не замужем – терпеть издевки и насмешки? И даже не только в этом дело, Кати. Я просто не смог бы уехать от них навсегда. Они – часть моей жизни, может быть, самая важная. И без них я все равно не смог бы быть счастлив. Теперь мамы уже нет… Но есть отец, есть мои сестры. Без них, без их любви, их поддержки – я ничто. Да и кому я там, в Британии, в Америке, нужен? Ты ведь слышала, турецкий акцент из моей речи ничем не вытравить. Отказаться от семьи, от профессии, от самого дорогого, что у меня есть в жизни… И ради чего? Ради любви, которая мне самому иногда казалась лишь временным помутнением рассудка, вспышкой страсти, которая однажды угаснет?

Он снова замолчал, а потом вдруг резко, как тогда, в сквере, присел на корточки перед Катей и, опустив глаза в землю, сдавленно добавил:

– А может, я просто струсил. И придумал тысячи уважительных причин, чтобы оправдаться в собственных глазах.

Катя опустила дрожащую руку ему на затылок, и он потерся о ее ладонь, как кот. А затем продолжил:

– Я отказал ему, уехал домой. А там, как оказалось, меня ждали собранные чемоданы. Идиль сказала мне на прощание: «Знаешь, дорогой, ты красив, как ангел, но жить я хочу все-таки с мужчиной, а не с мраморной статуей. С мужем, который хотя бы изредка будет находить дорогу в мою спальню», – он горько усмехнулся. – Она была права, конечно. Молодая женщина, ради чего ей было на все это соглашаться? Она сохранила мою тайну, ни словом не обмолвилась прессе об истинных причинах нашего развода. И я очень ей благодарен, и страшно перед ней виноват. Нельзя было обманывать ее. Да и себя тоже… А с ним, с Андреасом, мы до сих пор иногда видимся. Случается, он на несколько дней приезжает в Турцию по работе, или я оказываюсь в Греции. Бывает, мы сталкиваемся где-то в Европе, в чужой нам обоим стране… Проводим вместе несколько часов, а потом разъезжаемся. У него своя судьба. А я сделал свой выбор. Выбрал жить фальшивой, выдуманной жизнью, играть для восторженной публики роль героя-любовника, несгибаемого мачо, и тщательно скрывать то, кто я есть на самом деле.

– Это неправда, – замотала головой Катя. – Нет никакой выдуманной жизни, ты все равно остаешься тем, кто ты есть. Самым отзывчивым, самым талантливым, самым умным и чутким человеком, которого я когда-либо встречала. А твоя личная жизнь, в конце концов, никого не касается. Ты не обязан делать публичных заявлений. Не кори себя за то, что не захотел открыться. Нет никакого закона, утверждающего, что честным человеком можно считаться, только громогласно объявив публике о том, с кем ты спишь.

– Ты удивительная женщина, – невесело усмехнувшись, отозвался Эртан. – Во всем видишь лучшее.

– Не во всем, – помотала головой Катя. – Только в тебе.

– Да, – кивнул он, – да. – И внезапно добавил: – Именно поэтому я и решился на этот разговор. Кати, я ведь не просто так из душевного эксгибиционизма решил тебе исповедаться. Мой первый брак развалился именно потому, что был основан на лжи. И с тобой я решил быть честен с самого начала. Рассказать все, как есть, чтобы ты не питала насчет меня иллюзий, чтобы понимала, с кем имеешь дело.

– О чем ты? – спросила Катя.

Сердце тревожно заколотилось о грудную клетку. Почему вдруг Эртан заговорил о ней? Ведь он только что буквально исповедался ей, рассказал о том, что его брак был ошибкой, объяснил, что истинная страсть может возникнуть в нем только к мужчине… К чему же вдруг вот эти слова о том, что Катя должна понимать, с кем связывается?

Внутри все ныло от боли, хотелось побыстрее добраться до своего отеля, подняться в номер, вытащить из мини-бара очередную бутылку, приложиться к ней как следует, чтобы хоть на несколько часов притушить пылающий внутри пожар, а затем рухнуть лицом в подушку.

– Кати, – помолчав, снова начал Эртан. – Я никогда еще не встречал таких женщин, как ты. Ни к одной не испытывал таких чувств. Это что-то… странное, мучительное, оно сильнее меня, не дает мне покоя, влечет к тебе, где бы я ни был. Я как будто встретил своего двойника, нашел вторую половину. Но половину лучшую. Я смотрю на тебя и вижу, каким человеком хотел бы быть сам, каким, наверное, мог бы стать, если бы был сильнее, смелее… Я не могу оторвать от тебя глаз, потому что ты – это более правильное, честное, отважное отражение меня самого. Твое отношение к миру, несгибаемость, сила духа, вера в творчество, умение зажечь своим огнем других и заставить их увидеть истину… Я все время думаю о тебе, все время прикидываю мысленно – а как поступила бы Кати? Ты понимаешь меня, как никто на свете. Мне с тобой так легко, как никогда ни с кем не было. Я… я, наверное, никак не смогу без тебя, Кати. Ты помогла мне выбраться из черной беспросветной тоски, в которую превратилась моя жизнь после того решения. Ты подарила мне роль, о которой я мечтал годами, заставила заново поверить в свои возможности, открыла для меня новые грани моей профессии. Клянусь тебе, я просыпаюсь утром и улыбаюсь, думая, что скоро увижу тебя, что выйду на сцену и буду играть – только перед тобой, как перед единственным зрителем, самым важным, самым взыскательным. Не знаю, может быть, сама судьба свела нас вместе, ведь помнишь, я поцеловал тебя в тот первый вечер, еще не зная, кто ты, просто поддавшись порыву, интуиции, твердившей мне, что эта женщина переменит мою судьбу.

Катя слушала его, погрузившись в какое-то оцепенение. Его звучный, бархатный голос окутал ее, заворожил. Эртан внезапно открылся ей с другой стороны и заставил по-новому взглянуть на саму себя. Неужели это о ней он сейчас говорил? Неужели ее называл сильной, честной, несгибаемой, способной заразить своей творческой энергией других?

Катя до сих пор еще никогда не видела его таким открытым, таким искренним. Он был прекрасен в этом своем откровении. И когда говорил ей о своем романе с Андреасом – как ни больно ей было об этом слышать, Катя все равно невольно вместе с Эртаном погружалась в атмосферу рая на земле и видела перед собой прекрасного грека, ныряющего в бирюзовую волну Эгейского моря с борта белоснежной яхты. И теперь, когда рассказывал ей о самой себе то, о чем она забыла, а может, никогда и не знала.

В каком-то трансе она поднялась с качелей, ошеломленная, ошарашенная. Шагнула к Эртану, сама не понимая, что делает. Голова кружилась, в висках гулко стучало. Эртан поймал ее руку, прижал к своей груди, и она почувствовала, как неистово колотится у нее под пальцами его сердце.