Чуть ли не впервые после Бирона чужеземец вознесся прирусском дворе на такие высоты и был так обласкан царствующей персоной! ОднакоАнна Иоанновна любила Бирона плотской любовью.

На Литту же изливалась та самозабвенная романтическаялюбовь, которую питал Павел к Мальтийскому ордену вообще. Всякий влюбленныймечтает жениться на предмете своих чувств. 29 ноября в Зимнем дворцесовершалось своеобразное бракосочетание русского императора с католическойрелигией.

За великим приором один из рыцарей нес на пурпурнойбархатной подушке золотой венец, а другой — меч с золотой рукоятью.

Приблизившись к трону и отвесив нижайший поклон императору иимператрице, Литта вновь изложил все, что присутствующие уже не раз слышали:факты о бедственном положении мальтийских рыцарей, скитающихся по всему свету,лишенных своих наследственных владений, для которых забрезжил наконец свет вотьме после того, как император Павел дал согласие возложить на себя священноебремя — звание великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Князь Куракин и граф Кутайсов накинули на плечи императорачерную бархатную, подбитую горностаем мантию, а Литта преклонил колено, подносяему корону великого магистра и меч — “кинжал веры”.

Император был сильно взволнован: на глазах его выступилислезы. Вот теперь, только теперь, чудилось ему, он истинно достиг вершины своихмечтаний! Звание русского императора казалось ему сейчас чем-то вроде чистономинального титула прусского князька. Гроссмейстер Мальтийского ордена…

Кто знает, не тогда ли впервые зародилась в голове Павламысль о том, что папа Пий VI, уставший от дел, может спокойно идти на покой:для него уже готова замена в лице нового великого магистра!

Сейчас даже эта бредовая мечта казалась вполне сбыточной.Обнажив “кинжал веры”, Павел крестообразно осенил им себя, давая присягу всоблюдении орденских статусов, а себе клянясь, что когда-нибудь пройдет в белыходеяниях по коридорам Ватикана. И все рыцари враз выхватили свои мечи ипотрясли ими в воздухе.

Раздался звон — довольно громкий, потому что взмахнулимечами все рыцари, стоявшие не только в ближайших к тронной зале покоях, но ина крыльце.

— Ишь, будто в колокола звонят! На все лады перебирают! — пробормоталмолодой офицер по фамилии Сибирский, стоявший в толпе зрителей, и тут жепокосился вокруг, не слышал ли кто его неосторожных слов.

Генерал-майор Талызин, который как раз в этот миг вышел издворца, дабы проверить, расчищен ли обратный путь великому приору со свитой,бросил на неосторожного острый взгляд, но ничего не сказал.

Офицер несколько приободрился. Генерал Талызин считался в Измайловскомполку человеком добрым и незлопамятным. К тому же молодой человек сам на дняхслышал, как Талызин пошучивал в казарме над пристрастием “некоторых” квысокопарным званиям, хотя на самом деле титул великого магистра госпитальеровдолжен был звучать так: страж Иерусалимского странноприимного дома.

Ведь первоначальной задачей рыцарей была забота о больных ираненых, оттого они и назывались госпитальеры!

Нетрудно было догадаться, кто подразумевался под этими“некоторыми”. Право слово, несмотря на все строгости, наводимые императором,порою трудно было удержаться от того, чтобы не посмеяться над ним!

Лицо Сибирского расплылось в улыбке. Он вспомнил, какпримерно месяц назад был в карауле в Гатчине, в покоях императора и сделалсясвидетелем презабавной сцены.

Караульная комната находилась близ самого кабинета государя.Рядом была обширная прихожая, в которой стоял караул, а из нее шел длинныйузкий коридор, ведущий во внутренние апартаменты дворца.

Здесь стоял часовой, который немедленно вызывал караул,когда император показывался в коридоре.

Услышав внезапный окрик часового: “Караул, вон!” — всепоспешно выбежали из офицерской комнаты и едва успели схватить свои карабины ивыстроиться, а начальник караула — обнажить шпагу, как дверь общего коридорараспахнулась и император, в башмаках и шелковых чулках, при шляпе и шпаге,поспешно вошел в комнату.

В ту же минуту дамский башмачок с очень высоким каблукомперелетел через голову его величества, чуть его не задев.

Император через офицерскую комнату проследовал в свойкабинет, а из коридора вышла фрейлина Екатерина Нелидова, спокойно подняла свойбашмак и вернулась туда, откуда пришла.

Об отношениях императора с его самой первой фавориткойходили разные слухи. Кто-то называл ее бескорыстной умницей, котораясамоотверженно укрепляет отношения между государем и его супругой.

Детей у этой пары было много, но любви — мало… Кто-тополагал Нелидову на редкость корыстной и расчетливой особой. Сибирский, кпримеру, сам слышал, как один из старших офицеров, давно служивших при Павлееще в бытность того великим князем, вспоминал, как Нелидова окончательноотвергла Павла, когда прошел слух, что Екатерина Великая намерена назначитьсвоим наследником Александра, — однако мгновенно помирилась с ним у одраскончавшейся императрицы.

Нет, нрав у этой фрейлины был самый что ни на естьпричудливый. И сейчас, размышляя о полете башмачка, Сибирский вспоминал, какгоспода офицеры, в числе которых был Талызин, гадали: к кому именно в тот вечерприревновала императора Нелидова?

К Софье Чарторыйской — Румянцевой? К горничной императрицыМарьи Федоровны, Юрьевой (порою Павел становился неистовым поборником равенства)?

К Наталье Федоровне Веригиной, невесте его ближайшегоприятеля Сергея Плещеева? Или к Анне Гагариной, урожденной Лопухиной, год назадпривезенной императором из Москвы вместе со всем семейством и еще не утратившейсвоей власти над государем?

А может быть, к ее гувернантке, потом компаньонке госпожеГербер, которая поначалу присутствовала при встречах государя с его фавориткой,но отыскала и для себя некий счастливый случай?

Сибирцев так углубился в свои фривольные размышления, чтоедва не упал, когда кто-то сильно толкнул его в плечо. Обернулся возмущенно —это был все тот же Талызин.

Досадливо скривившись и даже не подумав извиниться, генералзаспешил во дворец: процессия рыцарей Мальтийского ордена готовилась совершитьобратный путь в свою резиденцию.

Сибирский огорченно свел брови. Всякому другому он ужеуказал бы на недопустимость такого поведения, но Талызин генерал, пусть имолодой совсем, а он, Сибирский, всего лишь поручик. И все-таки…