— Лёха! — Прошкино лицо словно бы враз осунулось.

— Что, случилось? Отчего ты такой? Что в Васильках? Неужтопогорели? А может, старый барин имение, храни и помилуй, в карты спустил, какменя некогда? А? Говори, не молчи, не рви душу!

— Что тебе сказать? — Алексей медленно жевал.

— Отец мой помер, Василькам теперь я хозяин, они стоят, какстояли. А в Питере я, брат Прошка, известен нынче как беглый тать и душегуб.

Ищут меня, конечно, чтоб заковать в железы, однако вот что ятебе скажу: обвинение сие — ложное. А руки мои пусть и в крови, но не в той, вкоей меня винят. Понял? Прошка громко сглотнул и сдавленно выговорил:

— На дуэли небось? Ну, так ведь между вами, господами, оно —дело обрядное. Вроде за это не сильно карают?

— И на дуэли одного прикончил, — с видом заправскогопротыкальщика чужих внутренностей отозвался Алексей, сам не понимая, отчего емухочется показаться в Прошкиных глазах хуже, чем на самом деле.

Хотя — куда уж хуже-то?

— Только, братка дорогой, ищут меня за другого человека…

— Он кто?

— Дядюшка мой, Петр Александрович Талызин. Помнишь небось,тетка про кузена своего питерского всякие байки рассказывала? Так вот, значит…

Он ждал, что Прошка начнет выспрашивать, за что-де прикончилдядюшку, но рыжий молчал. Алексей посмотрел в неподвижные Прошкины глаза иужаснулся: что наделал?! Зачем выболтал свою тайну?

Что будет делать, если парень сейчас вдруг встанет, коленкиотряхнет — да уберется восвояси, подальше от записного убийцы? Или, пуще того,гаркнет-свистнет полицейского… Братка он, может, и братка, да кому охота сзаконом связываться!

— Ты поел? — будничным тоном спросил Прошка.

— Тогда вставай, чего тут сидеть. Пошли.

— Куда? — усмехнулся Алексей, поднимаясь с таким усилием,словно за это малое время умудрился врасти в землю.

— На кудыкину гору! — огрызнулся Прошка.

— К бабке одной пойдем, на Васильевский. Может, потомчто-нибудь еще придумаю, а пока — пока не вижу я лучше места, куда можноспрятать беглого татя, вора, душегуба… ну и кем ты еще теперь называешься,братка?

— Господа, вам известно, что мы высоко ставим нашуроссийскую православную веру. Мы говеем все четыре поста, содержимые нашейцерковью, исповедуясь и приобщаясь.

Однако это не мешает нам полагать, что именно латинская,католическая Церковь является самым твердым оплотом против такихзлоупотреблений ума, какие привели к свержению правящей династии во Франции ираспространению вольнодумства в Европе.

Мы настаиваем, чтобы католикам были даны в России большиепреимущества. Требую умножить число латинских епархий, папскому нунциюпредоставлено новое помещение в Петербурге, уступить ордену траппистовнесколько новых монастырей.

Для капитула Мальтийского ордена отдать дом на Садовой,бывший графа Воронцова, а для погребения рыцарей отвести кладбище приКаменноостровской церкви.

Кавалер ордена должен прямо приниматься в русскую службу счином офицерским или прапорщика, даже если до этого он не имел никакого чина.

Безусловно, всякий рыцарь Мальтийского ордена должен знать,что он найдет убежище в России в любой тяжкий час своей жизни. Кроме того, мыприняли твердое решение согласиться принять на себя звание великого магистраэтого ордена.

Это означает, что мальтийский крест стал вровень с двуглавыморлом Российской империи в гербе его, а к нашему императорскому титулуповелеваю прибавлять слова: “и великий магистр ордена Святого ИоаннаИерусалимского”.

Да будет так!

…Утром 29 ноября 1798 года на всем протяжении от “замкамальтийских рыцарей” — бывшего дома Воронцова, выстроенного некогда Растрелли встиле барокко, — в две шеренги стояли гвардейские полки. Вдоль шеренгиследовала вереница придворных карет в сопровождении взвода кавалергардов.

Процессия направлялась к Зимнему дворцу, куда уже собралисьвсе самые знатные вельможи, придворные, высшие военные и гражданские чины идуховные лица. Мальтийские кавалеры в своих черных мантиях, но по случаю особоторжественного дня в шляпах со страусовыми перьями, взошли в тронный зал, гдеих ожидали на троне император Павел и императрица Мария.

На ступенях трона, почтительно взирая на государя игосударыню, стояли члены Сената и Синода. Кавалерами Мальтийского ордена в этупору уже были пожалованы все придворные священники.

Один только митрополит петербургский Гавриил не принялордена, говоря, что русскому архиерею неприлично исполнять католические обряды.

Но это был глас вопиющего в пустыне, а Гавриила нынче вЗимнем не было. Впереди рыцарей шел Юлий Литта. Это был звездный час великогоприора! Недавно распоряжением императора ордену были возвращены все доходыострожского приорства, некогда взятые в казну России.

Они простирались до 120 000 польских злотых в год. Павелувеличил их до 300 000 злотых, “свободных от всяких вычет и обыкновенных ичрезвычайных сборов”.

Особенной конвенцией, заключенной с одной стороны Безбородкои Куракиным от, имени Павла, а с другой — Юлием Литта от лица ордена, Павелутвердил за себя и своих преемников существование Мальтийского ордена в Россиина вечные времена.

Влияние великого приора к этому времени достигло небывалыхвысот. Он получил титул русского графа и звание штатгальтера (заместителя)великого магистра — с годовым содержанием в десять тысяч рублей.

Далее, по личному ходатайству Павла мальтийский рыцарьЛитта, дававший обет безбрачия, был удостоен разрешения папы римского назаключение брака с Екатериной Скавронской, племянницей самого Потемкина.

При этом Литта не должен был выйти из ордена и сохранил всесвои звания и регалии. Огромное приданое этой дамы делало ее желанной добычейдля иоаннитов.

Юлий Помпеевич позаботился и о своем брате. Папский нунцийЛаврентий получил при новом великом магистре должность, стоившую десять тысячрублей в год.

Французские рыцари, друзья Литты, также обрели прибыльныепосты: де ла Хусайе стал начальником канцелярии ордена, а де Витри — директоромпенсионной платы госпитальеров.