пустыне», когда, будучи смертельно уставшим, я позволил своему собственному батальону нарваться на засаду в открытой пустыне, я не разрешал дежурному по подразделению будить командира, который решил немного отдохнуть.

Лежать в пыли, дышать ею и постоянно очищать от нее оружие и радиостанции стало второй натурой для каждого морского пехотинца. Некоторые бойцы страдали от поражения органов дыхания, возникавшего из-за того, что частицы пыли забивали мембраны легких, вызывая кашель и отхаркивание желтой слизи. Многие морпехи обматывали лица банданами, но толку от этого было мало. Поскольку щетина мешала надевать противогазы, а мы считали, что иракцы обладают химическим оружием, солдаты брились ежедневно — странно было видеть все эти чисто выбритые лица, заляпанные грязью вокруг глаз.

Каждый день во время наступления мой быстро перемещающийся штаб превращал мои торопливые сообщения с передовых позиций в лаконичные приказы командирам штурмовых подразделений. На полпути от Багдада мне начали попадаться такие фразы, как «В то время, как ПТГ-5 задействует…». Когда я спросил: «Откуда взялось это “в то время, как”?», Кларк Летин объяснил, что лучшие приказы составлял офицер по связи и координации из Великобритании, прикомандированный к нашему оперативному «цеху», и он же был их автором.

Это было следствием моей политики внедрения в штаб офицеров связи и координации со стороны. Я не хотел, чтобы они просто слушали и отчитывались перед своими подразделениями; напротив, находясь внутри наших штабов и рабочих процессов, они должны были лучше понимать наши намерения и темп, а значит, могли бы лучше информировать подразделения, которые они представляли, чем если бы они просто сидели, как члены комиссии, в задней части комнаты для совещаний, отстранившись от разбора того, как мы оцениваем и реагируем на обстановку.

Я знал, что когда им предоставляется такая возможность, иностранные подразделения присылают своих лучших офицеров, и что хорошо работающие офицеры по связи и координации из других стран, придают дополнительную силу нашим операциям. Поэтому, «в то время, как» я продолжал проводить время на передовой, чтобы понять, как развиваются операции на фронте, мой теперь уже многонациональный оперативный штаб более четко доносил мои замыслы до десятков тысяч американских морских пехотинцев.

Двадцать седьмого марта в рамках нашего плана введения противника в заблуждение мы осуществили крупный обман. Тактическая группа 5-го полка полковника Джо Данфорда вырвалась вперед и захватила аэродром Хантуш — ровный, хорошо заасфальтированный участок шоссе № 1. Отсюда оно шло прямо к городу, поэтому было хорошо защищено. Один взгляд на карту убедил бы иракское командование, что моя дивизия стремится соединиться с дивизией Баффа Бьюфорда, поскольку это имело военный смысл. Тогда наши объединенные силы обрушились бы на Багдад с юга, как кувалда.

На самом деле наши замыслы были прямо противоположными. Мои офицеры разведки выявили брешь в артиллерийском прикрытии противника. Пятая полковая тактическая группа должна была продвинуться всего на несколько десятков миль. Когда иракцы попытаются нас блокировать, ПТГ-5 повернет назад на северо-восток и форсирует Тигр на участке, оставленном без прикрытия иракской артиллерией. Затем моя дивизия развернулась бы и пошла на штурм Багдада с запада, в то время как дивизия Баффа атаковала бы его с юга. Мой маневр требовал, чтобы все три мои полковые тактические группы атаковали согласованно.

Ни с того, ни с сего, я получил приказ остановить дивизию. Я был ошеломлен. Пятнадцать тысяч моих бойцов находились прямо с подветренной стороны для любой химической атаки. Генерал Фрэнкс, командующий СЕНТКОМ, позже написал, что его начальник оперативного отдела сообщил ему, что «морские пехотинцы столкнулись с новыми подразделениями федаинов на шоссе № 1 и № 7. “Хвосты” [колонны снабжения] просто не догоняют боевые подразделения».

Ничто не могло быть дальше от истины. И я знал, что мой начальник, генерал Конвей, не испытывал подобных опасений. Начиная с Эн-Насирии, в бой вступили ярые гражданские сторонники Саддама, называемые федаинами, но их влияние было минимальным. Самой большой проблемой для нас было избежать жертв среди гражданского населения, потому что федаины стреляли по нам из толпы. Мы относились к ним как к раздражителям — как к огневой практике, и не более того. Если выскакивал боец, который вел дикий огонь, морпех-наводчик на турели просто уничтожал его, и войска шли дальше. Вслед за моей дивизией, не отставая, шли колонны снабжения — ведь каждый морской пехотинец был стрелком.

Один репортер спросил меня об угрозе со стороны федаинов. Я дал прямой ответ.

— Им не хватает мужественности, — ответил я. — Сражаясь среди женщин и детей, они такие же никчемные мужчины, как и те, с кем мы сражались ранее.

Министр обороны Дональд Рамсфелд позже писал: «Генерал Джеймс Конвей, командующий 1-м экспедиционным соединением морской пехоты, и генерал Уильям Уоллес из V корпуса сухопутных войск приказали взять семидесятидвухчасовую паузу, чтобы пополнить запасы своих войск. Я понимал причину такой остановки, учитывая трудности с материально-техническим обеспечением».

Министр обороны получил плохую информацию. Мой начальник, генерал Конвей, когда ему приказали остановиться, вначале был в недоумении, а затем в ярости. Ни он, ни я не беспокоились о том, что у нас закончатся припасы. Он настаивал перед вышестоящим штабом: «Морская пехота готова к наступлению на Багдад!» Не было никаких причин делать паузу на всем фронте. Никогда не знаешь врага, пока не сразишься с ним, но к этому моменту мы знали, что столкнулись с противником, не способным к серьезной обороне. Это была наша возможность использовать ее в своих интересах и наступать, усиливая психическое и физическое давление на противника. Мы должны были ускорить темп, сбивая противника с толку каскадными катастрофами и полностью разрушая его сплоченность.

Аргументы Конвея оказались бесполезными. Каким-то образом в высших штабах федаины были возведены в ранг оперативной угрозы. И по сей день я не знаю, как такое преувеличенное представление получило достаточную поддержку, чтобы нас остановить.

Если не сохранять хладнокровие, неопределенность может привести к смуте. От своих офицеров связи и координации и из разговоров с Баффом я знал, что его соединение быстро продвигается вперед по сравнению с моим. Я уже сталкивался с этим — несоответствием между мыслями на передовой и оценками более отдаленных вышестоящих штабов. Я всегда считал, что первые донесения наполовину ошибочны, а наполовину некорректны. Это небольшое преувеличение, но цифровые технологии могут обманывать удаленные штабы, заставляя их поверить в то, что они обладают взглядом на бой с высоты божьего зрения. Цифровые технологии не рассеивают путаницу; когда дезинформация распространяется мгновенно, туман войны может только усиливаться.

Приказ об остановке всего наземного наступления поступил в самый неподходящий момент. Две трети моей дивизии были растянуты, не имея