…Саша-фордист приветливо помахал нам рукой, показывая, чтоон здесь, здесь, все в порядке, все ко мне. В левой руке он держал картонку, накоторой было написано: «Emilija Ropper» и «Shraga Ledashii». Значит, с намилетели еще двое клоунов, и Саша тревожно их выглядывал, поднимая картонку всевыше. Если, не дай Бог, пропустить, Гоша по головке не погладит.

— А этих не знаете, случаем? — спросил он, нерешаясь назвать израильтян так, как позволял себе Рогов.

Но и эти двое клоунов вскоре нашлись, Саша побежал, пригналродимый «форд», мы погрузили чемоданы, забились в него и поехали. СлаваБогу, — воскресенье, утро, пробок нет… Слякотная пригородная Москвазамелькала бесконечными высотками… Сидящая впереди Эмилия Роппер, впервыепопавшая в Россию и, вероятно, до сего дня уверенная, что в России увидиттолько срубы, избушки и медведей на полянах, громко вскрикивала при видевысотных зданий, гигантских рекламных щитов и других примет сегодняшней жизнистолицы. Даниловский рынок ее потряс. «Циркус?! — восклицала она звонко —Циркус?!» Впоследствии я не раз удивлялась этим детским восторгам израильтян.Странно, ведь все эти люди в своей жизни объездили немало стран, видали многочего в обоих полушариях. Но именно Россия, и особенно Москва, всегда приводилаих в состояние опьянения, — почему? Какие рассказы дедушек-бабушек оместечковых обычаях российской и украинской глубинки питали их представления оРоссии?!

Шрага Лядащий, наоборот, сел к окну, налепил наушники и всюдорогу мрачно дремал, сваливая лысую голову то на левый, то на правый наушник…Он был родом из Ленинграда и Москву презирал по факту рождения…

Домой нас привезли последними.

— Ого! — сказал Саша, заруливая во двор. — Мык подъезду-то не проедем. Глядите, чего эт там у вас?

У нашего подъезда стояла пожарная машина, на асфальте вчерной слякоти змеились шланги, которые уже наматывали на бобины двое пожарных.Вокруг толпились соседи.

Мы посторонились и дождались, пока пожарная машинаразвернется и задом выедет в переулок. Толпа у подъезда, несколько поредев,продолжала скандальные дебаты.

— А ты видал?! Ты, мать твою, видал моегопацана?! — кричала совершенно непотребного вида баба в коротком халате ирезиновых сапогах, надетых на голые ватные ноги. Все они, надо сказать, былирасхристанны, — видно, выбегали из квартир в чем стояли. Но на этойженщине лежал отпечаток того беспробудного свинства, по которому мы безошибочноиздалека определяем этот сорт людей. И сорванный пьянством и руганью голос, истрашное речевое возбуждение не оставляли ни малейших сомнений — к какойпрослойке общества принадлежит эта дама. Она наскакивала на соседа с пятогоэтажа, бедновато матерясь и выделывая пальцами, локтями и ногами непристойныевыкрутасы. Вообще выглядела марионеткой с перекрученными нитями, которуюволочет утащившая ее из шкафа собака…

— Вот тебе!!! Вот тебе!!! — выкрикивалаона, — Я те дам милицию!!! Я в другой раз лично тебя придушу, понял?

Мы молча прошли с чемоданами сквозь толпу соседей.

В подъезде невыносимо воняло гарью и какой-то химией. Всевокруг было залито грязной пеной. На этот раз горел мусоропровод. Он еще чадил,источая такую вонь, что я зашлась в кашле.

Лифт, само собой, был отключен, мы с чемоданами потопаливверх по ступеням, на которых валялись старые газеты, мусор, сожженное тряпье.Пока Борис искал по карманам ключи и отпирал дверь, я почувствовала, что наплощадке кто-то есть, и оглянулась. В нише с мусоропроводом прятался кто-тонизкорослый, только глаза вдохновенно сверкали белками, и реяло огненное облакокудрей. Я бросилась к нему, схватила за плечи:

— Это ты?! — кашляя, крикнула я. — Тыподжигаешь подъезд?!

Не двинувшись, не пытаясь высвободиться, он удивленно игорестно смотрел на меня. Даже в полутьме подъезда его бледное лицо поражалоутонченными чертами мальчика-финикийца со старинной гравюры.

— Что вы, тетя! — укоризненно произнес странныймальчик. — Не уподобляйтесь низким людям, которые живут в темноте и нехотят знать света.

От растерянности, от нереальности происходящего — уж слишкомхорошо артикулировал и строил фразы этот малолетний отпрыск алкоголички,слишком был спокоен и торжествен, — я отпустила его плечо.

— Злые люди, темные люди, — продолжал мальчикпевучим речитативом. — Они не знают, что нуждаются в свете!

— …Люди, львы, орлы и куропатки… — тем же тономпроговорил Борис, появляясь за моей спиной: — Старичок, — сказал он,склоняясь к мальчику, — когда-нибудь ты попадешься со спичками в руках, итогда не обижайся на темных и злых людей. На меня, например. Понял?

Он взял меня за руку и потащил в квартиру.

— Мальчик, кажется, ку-ку?.. — спросила дочь.

Я заходилась в спазматическом кашле…

— Все мы, кажется, ку-ку… — сказал отец и, не снимаякуртки и ботинок, прямо в коридоре стал быстро распаковывать чемодан в поискахмоего ингалятора.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Я шла по улице прекрасным осенним утром, какие бывают вИерусалиме в ноябре… На глянцевом склоне фаянсового неба выплюнутым божьимледенцом таял бесполезный месяц. Странно, думала я, раньше я не замечала, чтоза поворотом улицы Кинг Джордж сразу начинается Большая Никитская. И этооказалось очень кстати, потому что в уме я держала зайти в Дом литераторов, гдеменя должна была ждать Марина. Я шла мимо высоких витрин новых дорогих бутиков,каких в Москве сейчас гораздо больше, чем в Иерусалиме, видела себя в этихвитринах и любовалась своим новым элегантным плащом с роскошной, свободнымискладками спадающей по плечам пелериной. Да нет же, не в паршивом баре ЦДЛ меняждала Марина, а в этой вот новой кофейне, открытой в доме Петра ИльичаЧайковского. Я вошла внутрь, заказала коктейль… Марина, как всегда, опаздывала…

— Со льдом, пожалуйста, — добавила я пожарному застойкой.

Лед был сегодня необходим, потому что осень в этом году былажарковатой даже для Израиля… Я села за столик, но солнце, ломящееся сквозьогромное окно, нажаривало мне спину, так что нужно было пересесть в тень, задругой стол. А лучше снять плащ! Конечно, к чему сидеть в плаще в этой уютнойкофейне!

Я попыталась расстегнуть пуговицы, но не обнаружила их…Какой странный плащ — вообще без застежек. Наверное, его надо, как платье,снимать через голову… Надо скорее снять его через голову, потому чтоневыносимо, нестерпимо печет спину и плечи!

Тут сзади подсел ко мне чужой, омерзительный, зашептал наухо жирным доверительным голосом:

— …А не могли бы вы дать адресок вашего портного?Впервые вижу такую потрясающую модель — горящие крылья!

Я в панике обернулась и увидела, что на мне горит пелеринаплаща… И стала срывать с себя горящие лохмотья, задыхаясь, оскальзываясьпальцами в крепкой материи у горла…