Анна Антоновна попятилась назад.

– Здесь есть кто-нибудь? – повторил Смыковский и тут же сумел разглядеть мелькнувшую перед окном, чью-то быструю тень. В тот же миг внимание его привлекло и раскрытое окно.

«Да ведь это кажется воры забрались ко мне в кабинет! – подумал он.

Дверь в комнату всё еще оставалась незапертой, и Филарет Львович, осознав, что это его единственная возможность спастись, стал не заметно, не отступая от стены, пробираться к выходу. Держа шкатулку обеими руками, он преступал так тихо, как только мог, переполненный боязнью сделать хотя бы одно неосторожное движение. Наконец нащупав дверной проем, он совершил резкий рывок и выскочил в коридор, с силой захлопнув дверь за собой. И Антон Андреевич, и его дочь, притаившаяся в углу, обернулись, услышав столь громкий звук. Вначале Смыковский решил, что теперь в комнате кроме него, никого более не осталось, однако вслед за тем, его слух вновь явственно уловил тихий шорох, и он подумал, что дверь просто захлопнулась от сквозняка. Анна Антоновна, охваченная ужасом, понимая, что Филарет Львович сбежал, позабыв о ней, никак не могла осмыслить, что должна она сделать дальше.

«Дверь заперта, но ведь окно раскрыто», – лихорадочно размышляла она, торопливо вытирая слёзы, – нужно пройти по карнизу в соседнюю комнату».

Бросившись к окну, она забралась на подоконник и принялась быстро переступать на карниз.

Смыковский, опять увидевший силуэт напротив окна, оказался скорее и схватив вора за край плаща, стал тянуть его к себе, что было сил. Барышня старалась вырваться, держась руками за створки окна. Молчаливая борьба продолжалась несколько минут, покуда наконец, натянутая ткань плаща не затрещала в руках Антона Андреевича и не порвалась. Смыковский качнулся назад, но все же сумел удержаться на ногах, грабитель же напротив, утратив равновесие и поскользнувшись, сорвался с подоконника и полетел вниз, едва успев удержаться одной рукой за самый край карниза. Антон Андреевич перегнувшись через подоконник, отчаянно пытался дотянуться до руки несчастного, чтобы удержать его, но тщетно. Пальцы, неизвестного Смыковскому человека, все более сползали со скользкого карниза, падение было неминуемым. Лицо вора, по-прежнему оставалось скрыто тенью капюшона. Смыковский видя, что ничего совершенно изменить нельзя, закричал от бессилия.

Анна Антоновна поглядев на батюшку в последний раз, вдохнула морозного воздуха, закрыла устало глаза и разжала пальцы.

Когда через несколько минут, Антон Андреевич, дрожащий от холода и тревожного волнения, выбежал на улицу, за ним последовали разбуженные его криком, Полина Евсеевна с Андреем Андреевичем. Ничего не понимающие Катя и Фёдор, тоже вышли из дома. Все они переглядывались и переговаривались между собой, растерянные, испуганные.

Не замечая никого из них, Антон Андреевич, ещё издалека приметив очертания незнакомца, лежащего на одной из садовых дорожек, приближался к нему медленно, будто боясь узнать, кто именно спрятан за этим плащом. Отодвинув осторожным движением край капюшона, он увидел окровавленное лицо своей дочери, ее полуприкрытые безжизненные глаза, не выражающие ничего кроме боли, и замер. Затем отпрянул чуть в сторону, и упал на землю, потеряв способность держаться на ногах.

Среди начавшейся всеобщей суеты, громких криков и восклицаний, никто не заметил Филарета Львовича, которому удалось первым выбежать из дома, и спрятаться за одним из старых деревьев, наблюдавшего теперь за происходящим издалека.

– К лучшему. Всё это к лучшему, – пробормотал он, поглядев на шкатулку и пряча её под плащ.

Схоронили Анну Антоновну через несколько дней. Кладбище, унылое, сильно занесенное снегом, сливалось с таким же белым небом, изредка покрывающимся черными пятнами потревоженных кем-то ворон. Во время погребения все молчали, только гробовщики иногда бранились чуть слышно, проклиная зиму и мерзлую, почти окаменевшую от мороза, землю. После никак не могли установить деревянный крест, он все наклонялся в разные стороны. Андрей Андреевич, бросился было помочь, поправить его, однако сотворил ещё хуже, и оставив тщетные усилия, достал привычно спрятанную в кармане, небольшую бутылочку соленой перцовки и выпив ее всю, принялся затем громко плакать и причитать.

Постояв немного возле креста, Антон Андреевич, глядя на него бессмысленно и даже удивленно, как-будто осознал вдруг, что отныне покоится здесь, на этом месте, не кто-нибудь, а именно его дочь, первая и единственная, которой никогда уж более не будет. Обхватив голову руками, он застонал громко и с отчаянием. Перед глазами у него внезапно всё закружилось в каком-то сумасшедшем, неукротимом, ему не подвластном вихре. Черные обледеневшие кресты, низкие ограды, каменные надгробия, все мелькало и превратилось наконец в одну сплошную темную полосу, которая становилась шире и выше, окружая его словно кольцом. Сам того не замечая, он побежал, желая укрыться ото всех. Замедлив ход немного погодя, Смыковский стал озираться вокруг. Ему казалось, что он ищет чего-то, но сам пока не знает что. Обернувшись в очередной раз, он увидел рядом с собой, совсем близко, Ипатия Матвеевича и окончательно лишился возможности ясно мыслить.

– Ипатий Матвеевич, друг мой добрый, – зашептал он, я дочь схоронил сегодняшним днём, у меня болит внутри так, словно все там разорвалось, я ног не чувствую, говорю с трудом, не вижу, не слышу, сил не имею, однако ещё живу и не могу понять отчего.

Смыковский смотрел на управляющего с такой горечью, глаза его наполненные слезами, выражали печаль и скорбь, он ждал ответа, хоть какого-нибудь сочувствия и поддержки, но Телихов молчал.

– Я всё уже потерял, более ничего не осталось, – продолжал Антон Андреевич, – дочери моей нет на этой земле, сыновей украли.

Приглядевшись, Смыковский заметил, что Ипатий Матвеевич уже долгое время, пристально и не отрываясь всматривается в две, почти доверху укрытые снегом, небольшие таблицы, которые обыкновенно укрепляют над могилами, для сообщения имен умерших. Антон Андреевич, с трудом пробираясь через высокие сугробы, приблизившись к таблицам этим, отчистив аккуратно от снега, край одной из них.

Медленно прочитав свою фамилию на поверхности, он растерянно оглянулся, Телихова нигде уже не было.

– Смыковский, прочёл он ещё раз и принялся сдвигать снежную завесу дальше, читая, – Смыковский Дмитрий Антонович. 1890–1900 гг.

Антон Андреевич перевел взгляд на другую таблицу, которая была совсем рядом. Встав на колени, он отбрасывал снег, покуда не открылась и вторая надпись – Смыковская Анфиса Афанасьевна. 1865–1900 гг.

Антон Андреевич обмер, опустив дрожащие руки.

– Анфиса?! Митенька?! Что же это? Что это? – повторял он едва слышно, вновь и вновь перечитывая надписи.

Полина Евсеевна, к тому времени наконец разыскавшая Смыковского, направилась к нему с намерением уговорить его вернуться домой вместе с остальными. Увидев его, сидящего на снегу, без движения, она оказавшись у него за