Я направляюсь в больницу, потому что так надо, и когда я приеду туда, я скажу то, что нужно сказать, и сделаю то, что нужно сделать.

А после этого я намерен умчаться оттуда на всех пара́х.

И найти ее.

Тротуары уже опустели после утреннего часа пик, и я возвращаюсь в квартиру Раша, держа в одной руке стакан кофе, а в другой – пакет с шоколадными круассанами. То, что я сейчас не в офисе, ощущается как-то неправильно. Я никогда в жизни не пропускала ни одного рабочего дня. Сама мысль об этом почти вызывает у меня тошноту.

К тому времени, как я добираюсь домой, я уже выпиваю половину кофе. На экране моего телефона высвечивается имя Лилли. Я складываю свои ключи, сумочку и коричневый бумажный пакет на стойку, ставлю туда же стаканчик с кофе и отвечаю на звонок.

– Привет, – говорю я.

– Ты слышала…?

Мой желудок сжимается.

– Нет.

– Сегодня они отключили мистера Уэллса от аппаратов, – говорит она, тяжело вздыхая. – Так печально!

Я опускаюсь на стул рядом со стойкой. Сейчас я могу думать только о Колдере и о том, что ему пришлось испытать сегодня. Он не делал тайны из того, что отношения между ним и его отцом были сложными, но все равно – для него это не могло пройти легко.

– Похороны будут в пятницу, – продолжает Лилли. – По крайней мере, нам так сказали. Наверное, завтра сообщат еще что-нибудь.

Как бы зла я ни была на Колдера, каким бы грязным дельцом ни был его отец, я должна быть там. Это будет правильно.

Я должна сама выбирать, о чем мне сожалеть.

Утром в четверг я сижу за отцовским столом, прижав перо одной из его любимых золотых ручек к желтой странице дизайнерского блокнота.

Вчера его отключили от аппаратов поддержания жизни.

Лизетте хватило духу попросить меня написать надгробную речь. Очевидно, она пробыла в браке с ним недостаточно долго, чтобы узнать нашу запутанную историю, а я, похоже, не настолько силен духом, чтобы сказать плачущей женщине, с которой я едва знаком, что она просит невозможного.

Что можно сказать о человеке, который симулировал загадочную хроническую болезнь, дабы заманить своего сына обратно в свою жизнь? О том, кто променял свою жену на мирские богатства и умер, не имея ничего по-настоящему ценного?

Чем больше я размышляю об этом старом мерзавце, тем отчетливее понимаю, что не смог бы горевать по нему, даже если бы попытался. И не потому, что я холодный и бесчувственный, а потому, что уже отгоревал по нашим с отцом отношениям более десяти лет назад.

В жизни Колдера Уэллса было три великих любви: к женщинам, к деньгам и к «Уэллс-Тех». Классический нарцисс, Колдер по-детски потворствовал своим желаниям и гордился тем, что взял верх над слабыми. Он мог получить все, чего хотел, и ради этого он не гнушался даже симулировать смертельную болезнь и лгать о предстоящей продаже бизнеса. Будучи умелым лжецом, Колдер хорошо притворялся заботливым отцом и мужем…

Я останавливаюсь и откладываю ручку.

Я не могу сказать этого. Хотел бы, но не могу. Я должен сочинить какое-нибудь вранье, которое выставит его в самом лучшем свете, чтобы мы могли вспоминать его во всем блеске его чрезмерно раздутого самолюбия.

Вырвав страницу из блокнота, я сминаю ее и бросаю в мусорную корзину.

Если бы Кин была здесь, она, наверное, знала бы точно, что можно написать, дабы снизить до минимума количество ругательств в моей речи и представить в сиянии славы человека, который не заслуживает даже света одной- единственной лампочки.

Сняв трубку стационарного телефона, я набираю номер Марты.

– Здравствуйте, Колдер, – говорит она сдавленным голосом. Она непрерывно плачет с того момента, как в начале недели у отца случился инфаркт. Я предложил ей взять несколько выходных дней, но она настаивала на том, чтобы остаться на работе, потому что «он хотел бы этого».

– Аэрин сегодня не появлялась?

Я собирался сегодня снова зайти к ней домой и еще раз попытаться убедить ее выслушать меня, но решил, что сначала нужно проверить, не пришла ли она в офис.

– Нет, сэр, я ее не видела, – отвечает Марта. – Вы не против, если я буду называть вас «сэр»? Вашему отцу всегда это нравилось, поэтому…

– Вы не знаете, где она? – перебиваю я. Марта нервно хмыкает.

– Не знаю. Но сегодня рано утром она заезжала и передала через ночного охранника письмо. Я положила его в ваш ящик с корреспонденцией. Если хотите, я принесу его вам.

– В этом нет необходимости, Марта, но тем не менее спасибо, – я кладу трубку и направляюсь к ящику с корреспонденцией. Беру из него простой белый конверт, на котором убористым почерком написано мое имя. Вскрыв боковую сторону, я вытряхиваю аккуратно сложенное письмо, и пока я его читаю, сердце сжимается у меня в груди.

Заявление об увольнении.

Она знает, что не может уйти сама, – не то, чтобы я стал обращаться с этим в юридический отдел компании, но тем не менее. Она отлично знает. Почему же она это делает?

Сунув письмо в карман, я направляюсь к лифтам, по пути остановившись возле стола Марты.

– Мне нужно уйти на весь остаток дня, – говорю я. Она приподнимает брови и прижимает наманикюренную руку к груди.

– Конечно. На столько времени, на сколько вам будет нужно.

Все считают, что я сумасшедший, раз явился в офис на следующий день после смерти отца, но их мысли – не мое дело. По сути, мне совершенно плевать на это.

Спустившись на первый этаж, я заказываю такси до дома, где живет брат Аэрин.

* * *

– Аэрин. – Я стучу в дверь три раза, громко и сильно, но не настолько агрессивно, чтобы соседи приникли к дверным глазкам. – Аэрин, я знаю, что ты здесь.

На самом деле я этого не знаю. Я не знаю, где она вообще. Я блефую.

Я стучусь снова, но не успевает мой кулак в третий раз удариться о дверь, как она распахивается. За дверью стоит та самая девушка, которая во всех смыслах сводит меня с ума. Она недовольно хмурится.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она. Узкие черные лосины обтягивают ее бедра, завершает образ сиреневая футболка с широким полукруглым вырезом ворота. Волосы у Аэрин собраны на макушке в небрежный пучок, свисающие пряди обрамляют ее веснушчатое лицо.

Жаль, что я не могу сказать ей, как чертовски сексуально она сейчас выглядит.

– Что это? – я протягиваю ей ее письмо. Она пожимает плечами.

– Я ухожу. Ты все равно собирался меня уволить.

– Ты одна из самых умных женщин, которых я когда-либо знал, – говорю я. Уперев ладонь в бедро, она пристально смотрит на меня. – И должен признать, в большинстве случаев ты оказываешься права. Но ты никогда еще в жизни так сильно не ошибалась, как сейчас.