Она заслуживает того, чтобы быть свободной.

Вечером Раш стучит в дверь моей комнаты, и я захлопываю крышку ноутбука и откладываю его в сторону.

– Входи, – приглашаю я.

– Смотрится нормально? – Раш указывает на свой свитер с кожаными «заплатами» на локтях и клетчатый галстук.

– Косишь под профессорский шик? Если да, то тебе удалось.

– А что не так?

– Все так, – я подмигиваю. Раш проходит в комнату и изучает свое отражение в зеркале.

– Спасибо большое, Аэр. Теперь я точно обзаведусь комплексами.

– Ты спросил, я ответила, – я вскидываю руки. – Убери свитер, и все будет отлично. Или замени его на другой, менее достойный кандидата наук.

Брат задерживается еще на несколько секунд, рассматривая меня так, как будто что-то подозревает. Он спросит меня, все ли в порядке, через 3… 2… 1…

– У тебя все хорошо? – спрашивает он. – И прежде, чем отвечать, вспомни, что тебе не удастся соврать мне.

Это правда.

Он знает все мои невербальные знаки. Подергивание носа. Постукивание пальцами. То, как я слегка сжимаю губы.

Раш смотрит на часы.

– У меня еще десять минут. Выкладывай.

Я отмахиваюсь.

– Не-а. У тебя есть более важные дела. Например, снять этот уродский свитер.

Я искренне удивлена, что у медиков нет курса под названием «Что носить, когда ты не в униформе».

Раш на свой обычный манер игнорирует мои слова. Он стоит, скрестив руки на груди и прислонившись к стене, и взирает на меня встревоженно-врачебным взглядом, который отточил за последние несколько лет.

– Моя работа здесь… не была одобрена, – говорю я. – Я очень расстроена.

– Боже, Аэр. Ты не безупречна. Когда-нибудь ты должна была провалиться.

Я не хочу вдаваться в подробности. Я уже зла на себя и не хочу поверх этого наваливать еще недовольство Раша.

– В общем, я собираюсь вернуться в Лос-Анджелес на этой неделе, – заключаю я.

– Вот как? Тебя там ждет другая работа?

– Пока нет. Я могла бы о ней договориться, но я, наверное, отдохну пару недель. Может быть, съезжу куда-нибудь. Мелроуз сказала, что я могу навестить ее на съемках фильма. Или, может быть, поеду в Фоллбрук и помогу бабушке Джейн управляться с гостиницей.

– Она будет рада, – говорит Раш. – Этот Уэллс заплатил тебе за первые две недели?

Я киваю.

– Первый чек уже пришел, второй придет в эту пятницу… думаю. То есть надеюсь.

В любом случае, у меня достаточно денег, чтобы взять сколь угодно долгий перерыв.

Раш пожимает плечами.

– По крайней мере, это не оказалось полным провалом, так?

Финансово – нет. Эмоционально? Профессионально? ДА.

– Верно, – говорю я, выдавливая улыбку. – Наверное, тебе пора идти. Не заставляй Гилли ждать.

– Не принимай сегодня никаких поспешных решений, – предупреждает он, направляясь к двери.

– Когда это я принимала поспешные решения?

– Именно, – он машет рукой, выходит из моей комнаты, через минуту дверь квартиры открывается, потом закрывается.

Подняв крышку своего ноутбука, я захожу на сайт по продаже билетов. Каждый день в течение суток из Нью-Йорка в Лос-Анджелес вылетает множество рейсов. До дома мне всего один клик мышкой и один полет на самолете. Но сейчас я должна решить, собираюсь ли я попрощаться с «Уэллс-Тех» и рискнуть тем, что на меня подадут в суд за нарушение контракта, – или ждать, пока меня уволят.

Мысль о том, что придется снова явиться в этот офис и увидеть Колдера, заставляет мой желудок тошнотворно сжиматься. Потом я вспоминаю, что ничего не ела целый день. Но все же…

Учитывая тот факт, что он тайно искал способ уволить меня, и то, что компания вот-вот окажется у него в руках, я не думаю, что он будет против, если я опережу развитие событий и уйду сама.

Я выбираю субботний рейс и достаю из бумажника дебетовую карту.

Я рискну.

Весь вчерашний вечер она игнорировала мои сообщения. Мои звонки сразу же перекидывались на автоответчик. Я пытался звонить в офис в безумной надежде, что Аэрин убежала из больницы и решила отправиться на работу, но Марта сказала, что ее с обеда не было ни видно, ни слышно.

Но сейчас я стою перед квартирой 4F в здании довоенной постройки в Сохо и молюсь, чтобы Аэрин была здесь.

Сегодня утром я позвонил в офис сразу после восьми и добыл этот адрес у Паулы из отдела кадров. Я понятия не имел, где поселилась Аэрин, – за все это время я так и не подумал спросить, а в наших разговорах это не всплывало. Я решил, что она остановилась в какой-нибудь гостинице в Мидтауне, но все эти дни она жила в десяти минутах ходьбы от меня, в квартире своего брата.

Постучав в дверь, я зову ее по имени:

– Аэрин, ты дома? Открой.

Я хочу просто объясниться. Я мог бы написать это текстовым сообщением, но кто бы поверил такому объяснению? Она просто подумала бы, что я пытаюсь прикрыть свою задницу. Я хочу сказать все лично. Мне нужно, чтобы она слушала мой голос и видела мои глаза.

Я стучу снова, но никто не отвечает. Третья попытка оказывается такой же тщетной.

Ничего. Я буду пытаться снова и снова. Я найду ее. Я все объясню.

Впервые в жизни я знаю, что все будет хорошо.

Когда я выхожу из подъезда, экран телефона начинает светиться: мне звонит Лизетта.

– Здравствуй, Лизетта, что произошло? – спрашиваю я, приняв звонок.

Она отвечает, всхлипывая и шмыгая носом:

– Ему стало хуже…

Я не уверен, что может быть хуже, чем «нулевая активность мозга».

– Наверное, тебе нужно приехать, – продолжает она. – Они сказали, что я должна принять решение, но мне кажется, ты тоже должен участвовать. Он твой папа, ты же понимаешь?

«Папа».

Я ни за что не назвал бы его так.

Папа – это тот, кто играет с тобой в бейсбол, никогда не пропускает ни единого матча с твоим участием и учит тебя, как менять масло в машине.

Колдер Уэллс всегда был мне только отцом. Официальным и далеким. Он правил своим королевством, зажав в руке черную карту «American Express», в то время как секретарша принимала его звонки.

– Еду, – я кладу трубку и заказываю такси.

Все эти годы я хотел в последний раз высказать ему все. Но теперь я чувствую лишь… онемение. И отсутствие целостности. И впервые это происходит по причинам, никак не связанным с моим отцом.