Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Обожаю своих родителей, боже, помоги мне».
– С самого начала мы делали все, что могли, чтобы заставить тебя немного расслабиться, – продолжает папа. – Но, если так подумать, мне кажется, это сработало в обратную сторону. Сделало тебя еще более зажатой.
Они обмениваются взглядами и наркоманскими усмешками. Их ужасно насмешили некоторые моменты из моего рассказа, но осмыслить хоть что-то они не могут. Мы как будто говорим на разных языках и происходим из разных культур. Единственное, что нас связывает, – это то, что в моей внешности в идеальной пропорции смешались черты их обоих. Иначе никто и помыслить бы не мог, что мы родственники.
– Что бы ты ни делал, ты все равно так или иначе сядешь в лужу в воспитании детей, – говорит мама. Отец возражает:
– Не знаю, Донна. Мне кажется, мы все сделали правильно. Мы вырастили врача и владелицу успешного малого бизнеса. Это больше, чем может сказать о себе большинство людей.
Мама прижимает руку к груди.
– Должно быть, в процессе мы все же хоть что-то сделали верно.
Я опираюсь подбородком на ладонь, вспоминая о семейных играх по вечерам, пикниках на пляже, палаточном лагере в Йеллоустоуне, о том, как отец пытался учить меня играть на гитаре, – будь благословенно его сердце!
Может быть, в минувшие годы я воспринимала все это как-то не так. Мое детство было далеким от идеала, но в него часто вплетались неожиданные чудесные моменты.
– Похоже, ты очень расстроена из-за этого парня, Аэр, – говорит мама. – Я вижу это по твоим глазам и по тому, как ты горбишься и угрюмо молчишь. Ты на себя не похожа.
– Жизнь коротка, девочка моя, – подхватывает папа. – Если тебе нравится этот парень, дай ему шанс. В худшем случае он разобьет тебе сердце. А в лучшем – ты когда-нибудь сможешь рассказать своим внукам клевую историю.
Калифорнийское солнце наконец-то уходит за горизонт, завершая еще одну субботу – просто некий день в конце эмоционально насыщенной недели.
– Не нужно стареть, верно, милый? – Мама берет папу за руку, они сидят в шезлонгах бок о бок, глядя на небо, разрисованное оранжевыми полосами, которые постепенно меркнут и выцветают.
Я должна была изложить им это все – они заставляют такую вещь, как любовь, выглядеть чем-то простым и легким.
– Мне пора домой, – говорю я. – Я еще не распаковала вещи.
А еще нужно сегодня вечером пойти куда-нибудь выпить вместе с моей соседкой, Марго. Я рассказала ей все сразу же по приезде домой, а потом родители пригласили меня на ужин, и мне пришлось мчаться к ним – прежде, чем Марго успела дать мне какой-нибудь мудрый совет.
У меня никогда не было сестры, но мы с Марго, как ни странно, словно бы скроены по одному образцу. Дотошные. Собранные. Склонные анализировать все на свете. Мне ужасно хочется услышать ее совет относительно этой ситуации, потому что он, по сути, должен быть примерно таким же, какой я дала бы сама себе, если бы не была эмоционально вовлечена во все это.
Обняв родителей на прощание, я беру свою сумку и еду обратно домой.
Как странно: с самого приземления в аэропорту я не могу отделаться от ощущения, будто забыла что-то в Нью-Йорке.
Я могу сколько угодно убеждать себя, что забыла туфли или любимую помаду от «Диора», но в глубине души я точно знаю, что именно я оставила там.
– Извините, мне кажется, вы ошиблись адресом, – женщина, открывшая мне дверь дома Аэрин вечером воскресенья, смотрит мне прямо в глаза. Но она лжет.
Я знаю это, потому что вчера ездил к брату Аэрин, надеясь, что смогу перехватить ее до отъезда. К тому времени она уже улетела, но ее брат-врач пригласил меня войти.
Я рассказал ему все, и он написал ее адрес на листке бумаги и сказал, чтобы я отправлялся за ней. А еще он сказал, что она – одно из самых упрямых, строптивых и несгибаемых созданий, которые мне когда-либо встречались, и что всякий раз, когда ее что-то пугает, она удирает быстрее, чем охотничья собака, боящаяся выстрелов.
– Я знаю, что Аэрин живет здесь, – я провожу рукой по подбородку. – И я знаю, что она рассказала вам обо мне. И знаю, как это выглядит. Но не могли бы вы просто… передать ей вот это от меня? Пожалуйста.
Я протягиваю женщине письмо, которое написал вчера вечером, и иду обратно к взятой напрокат машине.
Если Аэрин прочтет это письмо и захочет поговорить, она свяжется со мной.
Если нет – у меня не будет другого выбора, кроме как отпустить ее. Но, по крайней мере, я буду знать, что я пытался, и об этом я никогда не пожалею.
– Кто это был? – Я несу по коридору корзину с выстиранными вещами, минуя гостиную. – Мне показалось, кто-то недавно звонил в дверь?
Марго закатывает глаза.
– Это просто был некий тип.
– Марго, что ты имеешь в виду под «неким типом»?
– Ну, тот, из Нью-Йорка.
Я смеюсь. У нее невероятно сухое чувство юмора, и она всегда пытается рассмешить меня.
– Перестань со мной шутить.
– Нет, серьезно. Довольно высокий, широкоплечий, с темными волосами, похож на актера Макса Мингеллу.
Мои руки, сжимающие корзину, ослабевают, в горле встает ком.
– Он не мог приехать сюда, – говорю я, словно мои слова могут что-то изменить. Уронив корзину к своим ногам, я бросаюсь к окну гостиной.
– Он уже уехал, – говорит Марго. – Я сказала ему, что тебя нет дома.
– Почему ты так сказала?
Она пожимает одним плечом.
– Не знаю. Может быть, потому, что ты сразу по возвращении из Нью-Йорка принялась жаловаться на него и говорить, как он тебе не подходит и все такое…
– Ладно, ладно, я знаю, что я говорила, – я снова выглядываю в окно, просто на всякий случай: а вдруг он вернется? Представить не могу, что он пролетел три тысячи миль только ради того, чтобы сразу улететь обратно лишь потому, что моя соседка прогнала его.
– Он сказал, где остановился? – спрашиваю я. – Он вообще что-нибудь сказал?
– Не совсем, – она проходит через гостиную и берет с тумбочки под телевизором белый конверт. – Но он оставил это для тебя.
Я выхватываю конверт у нее из рук – словно сумасшедшая, а я действительно схожу с ума в подобных ситуациях, – и падаю на диван, сжимая в руках листок, вырванный из блокнота, словно порыв сквозняка может унести его прочь.
Дорогая Аэрин!
Я знаю, что ты испугана. Я тоже. Но мы можем справиться. Вместе. Мы можем понять, как это сделать. Вместе. Мы можем быть счастливы. Вместе. Когда-то ты сказала мне, что нужно выбирать, о чем сожалеть. Пожалуйста, не надо, чтобы ты впоследствии сожалела об этом.