— Вкусно? — интересуюсь я, ласково касаясь его волос.

— Угу.

— Не помню, чтобы у меня здесь были продукты. — Это уже Олесе.

— Их и не было. Но Дамир хотел есть, и мы сходили в магазин. Денег у меня практически не было. Так что пришлось взять все самое дешевое. Поэтому макароны не самого лучшего качества. — Олеся морщится, будто необходимость оправдываться вызывает у нее зубную боль, и, не договорив, замолкает. Мои пальцы на приборах сжимаются. Я, тот, кто может предусмотреть, кажется, все в этой жизни, не учел того, что моему ребенку просто нечего есть.

— Извини.

Мне кусок в горло не лезет. Откладываю приборы, медленно выхожу из-за стола. На этот раз она даже не спрашивает, куда я иду и зачем. И когда двумя часами спустя я вновь возвращаюсь, на этот раз из продуктового, никак это не комментирует.

— А где Дамир? — выбираю наиболее нейтральную тему, разбирая первый пакет. Олеся переступает с ноги на ногу и нерешительно присоединяется ко мне. Вытаскивает пакет овсянки. Крутит его в руках, будто раздумывая, куда тот приткнуть. Я киваю на шкафчики. — Они все свободны. Ставь, куда тебе удобно.

Она слабо улыбается и кивает.

— Он уснул. Представляешь, вот еще распаковывает очередную машинку из той кучи, что ты купил, а секундой спустя смотрю — он уже в отрубях. — Олеся экспрессивно взмахивает руками и сбивает с барной стойки пакет с зеленью. Наклоняется, чтобы его поднять, и меня будто в голову торкает. Ступаю к ней. Обхватываю ладонями крепкую тренированную задницу. Она медленно выпрямляется, от чего наши тела соприкасаются.

— Так он уже не проснется до утра? — почти касаясь губами уха, спрашиваю я. Олеся ежится:

— Его вымотал перелет. Спит как убитый.

— Хорошо…

Мну ее сильней. Жадничаю. Теряю контроль. И это… бесит! Это — лишнее! Поэтому, когда Олеся дрожащим голосом предлагает для начала все же закончить с продуктами, я сцепив зубы отступаю. Правда, один черт тороплюсь разложить их по местам. На все про все уходит минут пятнадцать от силы. А когда причин откладывать неизбежное не остается и наши глаза встречаются в будто потрескивающем от напряжения пространстве, я беру Олесю за руку и веду за собой.

— Ч-что ты задумал?

— Это ванна с гидромассажем. Она поможет тебе расслабиться.

Теперь её оргазм — для меня дело чести. А поскольку оргазм женщины — у нее в голове, для начала ей нужно выбросить из неё все дерьмо… В этом смысле вода — отличный помощник. Вода смоет все…

— Раздевайся, — бросаю я и выхожу из просторной комнаты. У меня неплохая коллекция вина. Я выбираю бутылку красного, наполняю два бокала и возвращаюсь. За время, что меня не было, Олеся разделась и забралась в ванну, спрятавшись от меня под густой шапкой пены. Протягиваю ей бокал, отставляю свой на мраморную столешницу раковины и, глядя ей прямо в глаза, снимаю сначала футболку, а затем и штаны. Олеся сглатывает, уставившись на мою напряженную плоть. Я усмехаюсь и, обхватив себя, неторопливо скольжу ладонью — вверх-вниз. Сегодня она даст мне то, чего я хочу вот уже сколько времени. Но, будь я проклят, взамен она получит не меньше!

Олеся прячется за бокалом, но я уже успел заметить, как потемнел ее взгляд. Я подхватываю свой стакан и переступаю через борт ванны, присоединяясь к жене. В тот же миг она вся сжимается, словно опасаясь меня коснуться. Я качаю головой. Расставляю свои ноги по обе стороны от её, пальцами свободной руки обхватываю тонкую щиколотку и осторожно опускаю Олесину ножку себе на пах. Её стопы, пальцы с алым педикюром — мой кинк еще с давних времен. Я мечтал об этом… ладно, лучше не думать, сколько. Олеся с шумом вздыхает, но все же не убирает ноги. Напротив, она начинает осторожно надавливать подушечками пальцев на мои поджавшиеся яйца и поглаживать ствол. Это так охренительно сладко, что я забываю свой изначальный план. План о том, что это ей должно быть хорошо.

Синхронно отпиваем вина каждый из своего бокала. Олеся сглатывает. Я отставляю посудину, плавно меняю положение и тяну ее на себя. Из пены показывается грудь. Тяжелая, сочная, спелая. Обхватываю сосок зубами. Пододвигаю Олесю к себе еще немного и нажимаю волшебную кнопочку. Её глаза широко распахиваются, когда теплая струя воды ударяет куда следует, с губ срывается легкий вскрик. Она ерзает, пытается соскочить, но я не даю.

— Ч-что ты делаешь?

— Я делаю тебе приятно, — губы смыкаются на втором, еще не обласканном соске и с силой втягивают в рот. — Разве не ты жаловалась, что никогда не кончала?

Олеся хмурится и, извернувшись, отодвигается в сторону. Зря я завел об этом разговор, но что толку теперь уж ругать себя.

— Вот такая вот я неправильная.

Голос Олеси звучит равнодушно. Так, будто ей до этого дела нет. Что, если она и впрямь фригидная? Но… разве фригидная женщина может так реагировать? Наливаю в ладонь немного геля для душа, поднимаюсь сам, заставляю подняться её и принимаюсь медленно, неторопливо скользить по шикарному телу жены скользкими от пены руками. Олеся упирается ладонями в стену для устойчивости. Я мну ее грудь, спускаюсь по животу, к тонкой полоске волос. Касаюсь сердцевины пальцами… Она скользкая, влажная и податливая. И совершенно точно не фригидная.

Быстро домываемся. Абсолютно голые идем в спальню. Я так сильно ее хочу, что внутри все как будто вибрирует. Толкаю Олесю на кровать, сажусь между ее ног на колени. И снова сжимаю пальцы на щиколотке.

— Завтра… Я запишу тебя в один хороший салон. Сделаешь алый педикюр. И все, что захочешь. Только… волосы не трогай. Не обрезай…

— Но Дамир…

— Я с ним побуду, — прикусываю выступающую косточку, раскрываю ее пухлые губы и осторожно ввожу один палец внутрь, а губами обхватываю клитор. Я еще не знаю женщины, которая бы не кончила от этой ласки, а в этом случае я стараюсь особенно усердно. Глаза Олеси широко распахиваются.

— Ты что… Зачем… Я… — лепечет бессвязно. Мне надоела ее болтовня, и я сжимаю зубы на клиторе чуть сильнее, без слов намекая заткнуться. Олеся послушно расслабляется и ложится, откинувшись на локти. Запрокидывает голову к потолку. Постепенно я начинаю чувствовать, как напрягается ее тело, стремясь к оргазму. Это как спираль, которая закручивается внутри живота с космической скоростью… Но на последнем витке что-то отбрасывает её назад, что-то каждый раз отбрасывает. Я стараюсь сильней… На ее животе и груди выступают бисеринки пота. С губ срываются тихие мяукающие звуки. Олеся то напрягается, приближаясь к финишу, то со всхлипом, полным разочарования, откидывается на подушки.

— Давай! Давай, слышишь!

Губы немеют. Язык не слушается. Уже три моих пальца свободно движутся там, где с каждым разом становится все жарче и жарче.

— Все! Не могу! — неожиданно взрывается Олеся. Отстраняется от меня и, чуть не плача, хрипит: — Пожалуйста… Не мучай меня. Просто сделай это…

— Что сделать? — цежу сквозь стиснутые зубы.