– Я знаю, что она выкинула. – Я не смогла удержаться от улыбки. – А как же она наручники-то открыла?

– Не поверите – канцелярской скрепкой открыла. Все так быстро произошло, что я не успел опомниться. Только когда мы сели в троллейбус и отдышались, я заметил, что Маша прихватила с собой какие-то документы со стола. Начальство, видно, забыло. Мне все это не понравилось, но я не знал, что делать дальше. Она прямо в троллейбусе раскрыла папки, просмотрела их и сказала, что это – бомба. Потом Маша стала убеждать меня, что я влип по уши и нам надо немедленно скрыться из города. Я пытался образумить ее. Сказал, что мне надо вернуться и вернуть документы, но она рассмеялась и назвала меня трусом. Машка, конечно, была права, у меня тогда не хватило бы смелости пойти в милицию.

– Почему?

– Я понимал, что без документов там делать нечего, а Маша отдавать мне их не собиралась. Мы колесили по городу, переходили из одного троллейбуса в другой, перебирали в голове разные варианты... Знаете, наверное, Маша обладает даром внушения. Я стал чувствовать себя виноватым абсолютно во всем – в том, что работал на незаконном производстве водки, в том, что провел ее тайком в помещение, и, естественно, в том, что сбежал. И даже в краже документов «Раздолья». Когда Маша сказала, что мы должны уехать из города, я колебался. Но она расплакалась и сказала, если я ее предам, то она покончит с собой.

До этого момента я слушала Мишу с неослабевающим вниманием, но, когда сюжет стал смещаться в область сентиментализма, прервала его:

– С этим все ясно. Я знаю, что потом тебе вынесли из общежития документы, а Маша стащила у отца пластиковую карточку. Затем она сняла с нее кругленькую сумму и купила у твоего двоюродного брата «Жигули»...

Антипов вскинул на меня удивленный взгляд:

– Да, все почти так и было. Только почему вы говорите, что Маша карточку украла у отца? На ней ее имя стояло, и ее подпись была. Я эту «Визу» сам видел, своими собственными глазами.

Теперь многое вставало на свои места. Мои клиенты действительно не могли заблокировать пластиковую карточку, потому что она была оформлена на Машино имя. Но как случилось так, что выпускница журфака имела на своем счету столько денег? Даже если бы она за пять лет ни разу не снимала стипендию, то такую сумму все равно бы не накопила. Я вдруг вспомнила то, о чем говорил мне Кирьянов. Баранов Семен Петрович был основателем сети продовольственных супермаркетов «Корзинка». Его бизнес процветал. Но около года назад он решил перейти на госслужбу и скорее всего переоформил бизнес на подставных лиц, а наличность, наверное, перевел на дочь, пусть не всю, а какую-то часть. Разумеется, отцу и в голову не могло прийти, что дочурка решит покинуть навсегда родительский дом и прихватит с собой кредитку. Но она это сделала.

– Да, Миша, это мой просчет. Я должна была сама об этом догадаться. А что было дальше, что за история приключилась с вами около села Отчина?

Антипов тяжело вздохнул. Наверное, ему было не слишком приятно вспоминать о случившемся. Он снова взглянул на часы, покачал головой и продолжил рассказ:

– Маша сказала, что хочет искупаться в речке. Я свернул с трассы к реке. Мы нашли тихое местечко, остановились. Купальника у Маши с собой не было, и она стала купаться в одних трусиках. Нам казалось, что мы одни, что там поблизости никого нет и нас никто не увидит... Когда мы вышли из воды, то заметили, что около «Жигулей» стоит какой-то здоровый мужик и ухмыляется. Он был пьян, но крепко держался на ногах. Маша спряталась за меня, а он стал говорить ей разные гадости. Потом он пошел в нашу сторону, оттолкнул меня, а Машу потащил к машине. Я поднялся с земли, схватил какую-то корягу и пошел на мужика. Он ловко перехватил палку в воздухе и выбросил ее. Потом стал меня бить. Я сопротивлялся, но потом упал, ударился о камень... В общем, сломал руку. – Миша потупил взгляд и замолчал.

– Что было потом? – поторопила я.

– Мужик затолкал практически голую Машу в машину и куда-то повез. Я не знал, что мне делать, потому что остался у реки в одних трусах, без верхней одежды и без документов. Страшно болела голова, рука сначала не очень болела, но стала распухать. Потом начала ныть. Я точно не знаю, сколько времени просидел у реки. Уже все тело ныло от боли, комары зажрали. Но стоило мне только подумать о Маше, о том, что тот мужик мог с ней сделать, так хоть в речку от беспомощности бросайся. Когда стало темнеть, я собрал последние силы и потащился к дороге, и тут увидел Машу. Она быстрой походкой шла по дороге. Маша была в сарафане, с сумкой через плечо и вся в синяках. Я окликнул ее из-за куста. Она бросилась ко мне...

– Как же Маша освободилась?

– Она сказала, что перед мостом ей удалось выпрыгнуть из «Жигулей» вместе с вещами, а тот мужик не справился с управлением, и наша машина упала в речку. Мы ни в чем не виноваты, у нас и в мыслях не было его убивать. Тем более что тачки лишились, – Антипов замолчал, и мне пришлось продолжить рассказ, чтобы его подстегнуть.

– Ты оделся, и вы вышли на дорогу. Стали ловить попутку, но все проезжали мимо. Только один врач не смог проехать, он остановился, оказал вам первую помощь и привез к себе в больницу, так?

– Да, так. Нам очень повезло, что мы его встретили.

– А кто вам прислал записку, что надо уходить? Абакшонок?

– Кто это? – не понял Антипов.

– Иван Кузьмич, главврач, – пояснила я.

– А-а-а, – протянул Миша. – Я не знал его фамилии. А вот кто прислал записку, я тоже не знаю... Но думаю, что она была не от Ивана Кузьмича. Там столько орфографических ошибок, что я даже не сразу разобрал, что к чему.

– Вот это уже совсем интересно. Письмецо случайно не сохранилось?

– Нет, я его порвал.

– А что было там написано, ты можешь передать дословно?

– Ну, там было написано о том, что нас ищет женщина, частный детектив из Тарасова, что утром она будет в больнице. Если мы не хотим, чтобы нас, кроме тарасовских шалостей, обвинили еще и в убийстве, то должны срочно делать ноги. Тогда произошедшее на мосту будет квалифицировано как несчастный случай и дело замнут. Татьяна, я вам поэтому все и рассказал, чтобы вы поняли, произошедшее действительно несчастный случай для того мужика. Он сам во всем виноват.

– Ну да, ну да, – сказала я и кое над чем задумалась.

Откровенно говоря, я была почти на девяносто девять процентов уверена в том, что пацана с запиской прислал в больницу Абакшонок. После Мишиного рассказа я поняла, что это не так. Главный врач кочуринской больницы не мог знать, что я приеду туда утром. Но об этом знал участковый Трунов. Он сам же мне и предложил перенести визит на утро. Я не могла понять, какой резон был ему предупреждать Антипова. Может быть, старший лейтенант заботился о криминальной статистике на своем участке? Ведь несчастный случай – это одно, а преступление – это совсем другое. А здесь вырисовывалось сразу несколько преступлений – угон, причинение телесных повреждений, попытка изнасилования или даже изнасилование... Нет, Николай не мог писать с многочисленными орфографическими ошибками. К тому же преступник погиб, с него взятки гладки... «Таня, а как же ты забыла про уборщицу?» Да, она вполне могла подзабыть правила правописания. Только какой мотив ею двигал? Может, она знала Степанченко? Откуда? Да мало ли? Пусть этот уголовник уроженец Тарасова, но каким-то образом он оказался в окрестностях Отчина. Возможно, у него там жили знакомые или родственники, та же тетя Вера, например...»