Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джеймс переплел пальцы между собой и проговорил, уперев в них острый подбородок:
— Вас, наверное, интересует, не сошел ли я с ума? Дорога ли мне жизнь? И ведаю ли я, что творю? На эти вопросы есть ответы: нет, нет и нет. Клянусь вам, мой друг, что все, что я затеял, я затеял, будучи в здравом уме.
— Как вы покинули Хань? — осторожно спросил Цзиянь.
Его терзали сомнения относительно того, что генерал Люй так легко разрешил бы Джеймсу опасную дорогу. Генерал Люй давал клятву хранить его жизнь. А клятв этот человек не нарушал.
— На корабле, как и все, кто так или иначе к этому стремится, — Джеймс чуть заметно пожал плечами. — Под чужим именем и с поддельными документами. Признаться, мне пришлось употребить все мое ораторское искусство, чтобы убедить генерала Люй, что этот шаг необходим.
— Он не хотел вас отпускать.
— Он был категорически против. Но что поделать! Я болтался бессмысленной обузой на шее у Хань столько лет. Я не мог дальше пользоваться добротой моих дорогих друзей, не пытаясь никоим образом исправить ситуацию. Шесть лет назад произошли чудовищные события. Чудовищные тем, что унесли с собой невинные жизни, искалечили судьбы… Вашу в том числе. Вам прочили головокружительную карьеру. Генерал Люй высоко вас ценил… Он был убит горем, узнав, что вы предпочли исчезнуть.
— Тому были причины, — коротко ответил Цзиянь, не желая оправдываться.
— Я знаю, — мягко ответил Джеймс. — И вы должны меня понять как никто другой. У вас были причины. И у меня тоже есть причины поступить так, как я собираюсь.
— Джеймс… Вы ходите вокруг да около. За все время нашего, с позволения сказать, обеда вы произнесли много слов, и лишь несколько из них относились к делу. Я здесь, готов вас выслушать, как вы и просили. Но я так и не могу понять, к чему это все. К чему вы ведете? — с закипающим в глубине души раздражением спросил Цзиянь.
Джеймс тяжело вздохнул.
В глубине его синих глаз колыхнулась усталость — тяжелая, тоскливая, не дающая в полной мере заблестеть отражениями его гениального плана.
Он молчал, и Цзиянь физически чувствовал, как в его животе сворачивается дурное предчувствие. Предзнаменование чего-то ужасного, как тогда, когда он только столкнулся с Джеймсом на улице и еще не понимал, что к чему.
— Я пришел, чтобы вернуть себе свое по праву, — сказал Джеймс, и Цзиянь подавил в себе желание зажать ладонями уши. — Я хочу вернуть свой престол, свое право наследования, свою страну, свои острова. Через месяц, во время очередного заседания Правительства, я взорву здание Парламента. Уничтожу ничтожный символ прошлого ради будущего, к которому только я могу привести страну. И когда Парламент падет, а народу бриттов нужна будет крепкая рука для того, чтобы вести его дальше, — я протяну ее. И поведу народ туда, куда вела изначальная дорога: по тонкой границе между великим Прогрессом и дивными Холмами фаэ, которые вернутся к нам, как только справедливость будет восстановлена.
— Вы сошли с ума, — едва разлепляя губы, пробормотал Цзиянь. — С чего вы взяли, что я немедленно не сдам вас в полицейский участок?
— Потому что вам никто не поверит, — обворожительно улыбнулся Джеймс. — Не поверят в то, что я вот так легко, сидя в дешевой портовой забегаловке, карта за картой раскрыл вам причины и следствия своего грандиозного плана.
Цзиянь открыл было рот, но Джеймс жестом призвал его замолчать.
— Если же даже и найдется тот, кто посмеет поверить вам, вас первого отведут под арест. Право на смерть объявлено. Вы узнали меня. Но не убили на месте и никому не сообщили. А за это полагается очень серьезное наказание.
— Как же легко я попался в вашу ловушку… — печально проговорил Цзиянь. — Вы хотите совершить чудовищное преступление, окунуть страну в анархию, и оставить меня жить с этим… ради чего?
— О, вы не понимаете? В самом деле? — Джеймс перегнулся через стол и наклонился к Цзияню так, что его губы едва касались его уха. — Я вернулся отомстить.
Из дневника Амелии Эконит
Лунденбурх, октябрь, 18** год
…происходят удивительные события.
Недавно меня пригласил на обед мистер Адам Сентер. Сперва мне неловко было принимать это приглашение, и я даже намерена была отказать, но потом осознала: мной движет страх перед обществом, страх быть отвергнутой и осмеянной за то, что позволяю себе встречаться с мужчиной в людном месте без толпы тетушек и нянюшек. Боюсь осуждения матушки и косых взглядов толпы.
Однако я уже сделала шаг далеко вперед. Обо мне написали в газетах, меня оскорбляют незнакомые мне люди лишь за то, что я делаю то, во что верю, и, наконец, очень скоро я докажу всему Лунденбурху на что способны обычные бриттские барышни. Я уже превратила сама себя в мишень для насмешек тем, что борюсь за то, что считаю правильным. Так что мне не страшно. Я считаю, что каждый человек вправе выбирать себе компанию. И я тоже. Как и любая другая женщина! Поэтому я приняла его приглашение — и не прогадала.
Мы посетили роскошный ресторан недалеко от Дольменного холма. Окна ресторана выходили прямо на менгиры. Я любовалась ими целый вечер. Это такое дивное напоминание, что когда-то фаэ жили среди людей…
Но, безусловно, мистер Сентер заинтересовал меня куда сильнее.
Этот великолепный во всех отношениях человек — блистательно воспитанный, всесторонне образованный и модно одетый — оказался меценатом из тех, что стремятся двигать Просвещение вперед и способствовать научным открытиям и молодым умам. Большую часть жизни он проводит на материке и приезжает в Лунденбурх только по делу: как вот сейчас, когда конечной целью его путешествия стала Ежегодная выставка достижений.
Столь щедрое сердце! Он намерен найти проекты, которые его заинтересуют и в которых он увидит потенциал, и спонсировать весь цикл разработки. Я счастлива узнать, что такие люди существуют. Еще один повод желать, чтобы Выставка случилась как можно скорее.
Он, конечно, интересовался