лицо Николая. Я даже сказать ничего не успел, когда его люди окружили меня, не давая и сантиметра пройти, пока босс не подойдет.

Также в толпе, стоял мой старик, с грустью на лице смотрящий на тело в моих руках.

Сам Воробьев с бледным лицом выхватил из рук свою дочь и принялся смахивать волосы с ее лица. С ужасом пялясь на отверстие в ее груди.

Смешанные чувства бурлили внутри меня — интерес, что будет дальше, смятение, но и надежда на спасение.

Николай смотрел на свою дочь с выражением отчаяния на лице. Он был полностью измучен и разбит. И стояли мы так, достаточно долго, пока, наконец, он не заговорил.

— Что произошло? — шепотом спросил он, надеясь на разумное объяснение.

Тут пришлось все объяснять. С каждым новым словом его лицо становилось все злее и злее. В какой-то момент он не выдержал, передал дочь в руки одноглазому бандиту и влепил мне пощёчину.

— Почему не защитил⁈ Где твое ранение, о котором ты говорил?

Собственно говоря, его и не было. Я лишь показал на пулевое отверстие и пятна крови на рубахе, но его это не устроило.

Следующий замах — я ожидал. Перехватил руку и откинул ее в сторону, сказав:

— Я сделал все, чтобы помочь ей. Перекачал всю силу из Альберта. Доказать это, увы, не смогу, так как, даже свидетелей не осталось. Я перебил всех. Не веришь? Твое право, но бить меня — я не позволю и буду стоять на своей правде. Даже если твои головорезы в меня все пули выпустят.

Он замялся, злобно зыркнул, и было только открыл рот, как его прервал голос одного из сотрудников.

— Шеф, она глаза открыла!

Николай не веря своим ушам повернулся корпусом, посмотрел на Катю. Дальше, все было слишком эмоционально, даже для меня.

Смахивая волосы с порозовевшего лица Кати, Воробьев пустил слезу. Что-то говорил, но я не слушал, ибо пернатый «друг», вновь зазвучал в моей голове.

«Еле успела…»

«Успела, или успел?» — с улыбкой на лице, подумал я.

Но ответа я не дождался.

— Шеф, тут это… тело Вольфовича! — зазвучал громкий крик у здания.

Меня бросило в дрожь. Это — был не сон.

* * *

С Воробьевских Ватаг уезжали на нескольких машинах. Про Елену я даже не вспомнил, как и старик. Лишь когда наша процессия, с изуродованным телом Альберта в багажнике, проехала мимо одиноко стоящего такси, и увидев ее, я было хотел предложить, но Михалыч покачал головой.

— Нас — она видела. Разберется. Не маленькая.

Выезжая на шоссе, навстречу попалась группа черно-синих машин с проблесковыми маячками. Увидев надпись «полиция», сразу понял, куда они поехали. Но никто не посмотрел в нашу сторону, не попытался перекрыть путь или не броситься в погоню.

Мы мирно, тихо, без единого звука, в течение целого часа ехали по дороге, не встречая, даже, попутных машин.

И лишь к полудню, по моим расчетам, завернули на тропу, где среди высоких деревьев, нас встретил деревянный частокол, прикрытый зеленью.

Глава 21

Дома, фонари, лесополоса — все сливалось в одну массу, которую я наблюдал в окно, пока меня везли в неизвестном направлении. За свою жизнь я не боялся — если Воробьев решит нас прикончить, то он тот еще кретин и с таким мне уж точно не по пути.

Но меня беспокоила Катя. Все же она — не я. Девчонку убили и воскресили, как бы это не сказалось на ее психике…

А как моя психика еще цела? Да и цела ли она…

Прибыли мы в загородный двухэтажный особняк, скрытый за массивным каменным забором и буйной растительностью вокруг.

И когда наша колонна остановилась внутри периметра, мне даже открыли дверь и, внезапно, вежливо попросили пройти внутрь.

Да-а… а Катьку то тут все любят. Не любили бы — не поменяли бы так свое отношение ко мне. А подобревшее отношение местного преступного элемента было заметно невооруженным глазом.

Я сидел на длинном кожаном диване, посреди широкой гостиной. Напротив расположились Воробьевы, мой старик сел рядом. Между нами был стеклянный стол, на котором величественно возвышалась непочатая бутылка армянского коньяка, четыре бокала, и закуска.

Коньяк — дело житейское. В свое время я его очень любил, а он меня. Так же, как и кубинские сигары, но… здесь мне подобного не светит. Все же — от пагубных привычек это тело освобождено.

И мы были тут одни, не считая слуг, что суетились вокруг. Вся остальная банда рассосалась по периметру особняка и внимательно бдела. По сути правильно, вдруг Вольфович имел какого-нибудь зама, который решит отомстить.

— Ну, Дима, — Николай вытянул руку над столом, схватил бутылку и принялся ковырять пробку, — Что можешь мне сказать?

— Ничего. — развел руками и стал ждать реакции.

А реакция могла быть страшной, ведь Николай был зол. Он был в ярости, но пытался это скрыть, но все же это проявлялось во взглядах.

Да и в принципе, я рассказал все, что было можно, стараясь не особо разглагольствовать о том, что нельзя. Хотя были вопросы к младшей Воробьевой, которые я и озвучил, решив проигнорировать старшего Воробьева.

— Кать, а что ты забыла у отца так рано?

Девушка на секунду замялась, но все же ответила.

— Поговорить с отцом хотела. Он вчера домой не вернулся и я решила застать его в офисе. А застала лишь проблемы.

— Понятно. Ты вообще как? — все же спросил я, косясь на ее отца, что закончил разливать коньяк и даже опрокинул одну стопку в себя. Нервы успокаивает.

— Намного лучше, чем могла бы быть. — на ее лице расцвела слабая улыбка. — Спасибо, Дим. Не знаю даже как вернуть тебе этот долг.

— Никаких долгов, — решил встрять Николай, — Откуда ты знаешь Вольфовича?

— Вчера с ним встретился у себя в офисе. Говорил, что он твой дружбан и что хочет поработать со мной. Ну я и сказал ему, что имею договоренности, которые нужно сперва завершить и после мы можем вернуться к переговорам.

Воробьев покивал и налил себе еще, после чего полез в карман, откуда выудил мое письмо.

— Объяснишь это?

— Мое письмо тебе. Макры удалось раздобыть пораньше, вот и хотел пораньше закончить с нашей договоренностью. Ну и заодно поговорить об Альберте.

— И как же он мог его перехватить? Не подскажешь? — он сузил глаза, замерев с непочатой новой порцией в руке. Ну а я нахмурил брови — мне не нравился его взгляд.

— Обвинить в чем-то хочешь?

Он долго сверлил меня взглядом, но переведя глаза на дочку, выдохнул, словно из него вытащили стрежень.

— Нет. Просто хочу прояснить.

— Хорошо. Я не знаю, как у Альберта оказалось мое письмо. Для доставки был вызван извозчик Воронцовых, курьер, — продолжил я, но меня перебил старик.

— Если мое слово еще имеет для тебя силу, — Николай повернул голову вправо, — То я могу сказать только одно — письмо было передано мною курьеру в руки. Никому больше. Не было ни дубликатов, ни чего-то еще.

— Спасибо, Михалыч, — я кивнул головой, как бы показывая, что сам могу, — Ах да, держи, все же ради них я хотел встретиться.

Я выудил из кольца мешочек с макрами и поставил его на столик.

Его глаза расширились от удивления. А может, и от алчности… кто его знает, но особого вида он не подал. Человек, которого окликнул Воробьев, вышел из-за моей спины, взял монокль в руки и тщательно осмотрел первый попавшийся кристалл.

Затем, достал из кармана странную коробочку. На первый взгляд — напоминало шкатулку с выдвижной крышкой, только вот…

Я еще не видел современную технику этого мира на лад моего. Ни смартфонов, ни компьютером, ни, даже, мотора. А вот шкатулка, запищала, когда мужчина положил в нее макр и начала светиться.

Итог был немногословен.

— Очень энергоемкий макр.

— Не видел никогда такие раньше? — спросил Коля.

— Нет.

Обстановка стала менее накаленной. Из дальнейшего разговора уже было понятно, что и Катя ручается за мою правоту, за правильность моих действий. Даже, начала выгораживать меня в том моменте, где я специально обходил момент с воскрешением.

— Ну сам должен понимать — это родовой секрет, — решил и сам высказаться, — Главное, что мой дар помог твоей дочери — остальное неважно.

Николай уже не выглядел таким напряженным, наоборот, в нем чувствовалось облегчение с каплей радости. Хотя последнее может быть от коньяка.

— Да, ты прав, — согласился он с легкой улыбкой и моментально посерьезнел, — Благодарю тебя, Дмитрий Воронцов за спасение моей дочери. Я в неоплатном долгу перед тобой.

Мне оставалось лишь кивнуть на такую внезапность.

* * *

Загородный дом, как позже рассказала Катя —