Потревоженное вино сердито плеснуло на стенки бокала бордовые маслянистые брызги. А на его поверхности…

– Скоре…ик! …е! Ма-ари-и… ик! …элла! Ик!

Я ошарашенно уставился на барахтающееся на поверхности вина насекомое размером с крупную сливу. Мои глаза меня обманывают, или это паук?

– Че ус… ик! …тавил… ик! …ся? Па… па… ик! …уков не видел?

– Видел…

Взяв со стола нож для резки бумаг, я аккуратно выудил из вина абсолютно пьяное насекомое. Паук тяжело шлепнулся на удачно подвернувшийся лист бумаги и совершенно по-человечески рыгнул. Я поморщился от отвращения. И услышал в ответ:

– Че ик! Кривь… ик! …ишься?

Раздосадовано шлепнув кончиком ножа наглеца по тому месту, где у нормальных людей седалище, я отрезал:

– Я вообще-то аристократ. И ко мне положено обращаться «Ваше сиятельство». А наглых пьяниц я вообще не терплю.

Удивительно, но шлепок и отповедь помогли. Паук пошевелил жвалами, словно сам себе не верил или проверял ощущения. Но икать он перестал. А в следующую минуту мне вернули мою нотацию:

– Аристократ, говоришь? – Паук уставился на меня обвиняющим взглядом восьми глаз. Мне даже показалось, что половину из них он гневно прищурил. – А что ж ты, ваше благородие, налить – налил, а закуски не предоставил? Это что, по благородному? Еще и не слушаешь, что тебе говорят! Там Элка умирает, а он меня этикету учить вздумал!

Я очумело смотрел на это зарвавшееся существо и как-то отстраненно думал о том, что я дожился: вот уже сижу, с пауками умные беседы беседую. И меня как-то ни капельки не удивляет тот факт, что меня, меня, будущего герцога Овирсальского, отчитывает как сопливого мальчишку говорящий паук! Кто б мне сказал о том, что такое возможно неделю назад, я бы рассмеялся ему в лицо и отправил бы к лекарям-мозгоправам. Провериться и подлечиться. И тут до меня дошло:

– Что? Что ты сказал? Какая Элка? Умирает? Где?!

– Дошло наконец-то! – Паук ехидно шевельнул жвалами. – А я уж думал, что ты тут у камина угорел и я зря перед тобою тут выплясываю, теряю драгоценное время!

Я машинально огрызнулся:

– Ты не плясал, а плавал! При чем, в моем вине! Пьянь несчастная! Я кому вопрос задал?

– Понятия не имею! И мне не досуг это выяснять!

Паук нахально повернулся ко мне задом и рванул прочь. Но к счастью для меня едва он выскочил за пределы листа бумаги, как его лапки попали в пролитое мною вино и разъехались в разные стороны. А я еще и аккуратно прижал его ножом к столу:

– Ты куда это собрался?

– За помощью! – Паук и не собирался сдаваться, и я начал опасаться, что нечаянно его раздавлю. – Тебя же пока допросишься помочь, проще к соседу-зельевару самому сбегать! А то пока ты раскачаешься, девчонка умрет!

– Мариэлла?!

– А у тебя в этом доме есть другие девчонки?

Я скрипнул зубами:

– Раздавлю сейчас, как вошь!

Паук огрызнулся, щелкнув жвалами, как челюстями:

– Да, Мариэлла! Свалилась в обморок от магического истощения и не приходит в себя! Между прочим, по твоей вине!

Фраза про вину прилетела мне уже в спину, когда я, отшвырнув куда-то в угол нож, выбегал из кабинета. Что эта дуреха натворила, что потеряла сознание от перенапряжения?!

***

Мариэлла

Всю ночь мне снились мерзкие кошмары. Я то тонула в каком-то сером и вязком киселе, то захлебывалась какой-то отвратительной жидкостью. То мерзла, то словно горела в огне Нижнего мира. Я там никогда не была, но говорят, что там пылает самый жаркий и неугасимый огонь. Иногда, мне казалось, будто меня зовет мой друг паук, а иногда – что меня зло отчитывает за что-то хозяин.

В общем, сон был тягостный. И когда он прервался, я с облегчением открыла глаза. И обомлела.

Я совершенно точно помнила, что была в своей скромной и убогой комнатке с потемневшим от времени потолком и выбеленными стенами. Сейчас же перед глазами оказался полог снежно-голубого цвета. Я беспокойно дернулась. И едва не сбросила на пол паука, удобно устроившегося у меня на груди. Все чудесатее и чудесатее. На мне паучище еще не спал. Опасался, что во сне раздавлю. На подушке было, на платье было. Но чтобы на мне… Что же стряслось? И где я вообще? Как тут оказалась?

Я открыла рот, чтобы задать вопрос, но паук зашипел, приложив к жвалам мохнатую лапу в универсальном жесте тишины. И только тогда я услышала голоса:

– …у меня не было выбора, понимаешь, брат? Пока бы я бегал по городу в поисках целителя, а не лекаря, пока бы его сюда привез, Мариэлла бы уже умерла! А так, амулет, портал, все заняло меньше минуты времени.

– Не кричи, Шир, Мариэллу разбудишь раньше времени. А ей нужно поспать, чтобы восстановиться. Тебе же четко было сказано: она должна проспать как минимум, до завтрашнего утра! И да, я все понимаю. Но ей придется это как-то пояснить. Дядюшка настроен очень решительно. А все благодаря твоему эффектному появлению в тронном зале. Ты почему переговорным амулетом не воспользовался, братишка? Тогда бы у нас был бы шанс все скрыть от своего венценосного родственника. Или ты решил ему вместо себя девчонку подсунуть?

– Ничего я не решал. Просто растерялся и сглупил…

Никогда не слышала у хозяина такого унылого голоса. Он мог быть злым, уставшим, раздраженным или еле сдерживающим смех. Но унылым – никогда. А сейчас он словно нечаянно вино разлил в тапочки любимого дядюшки и ожидал от него выволочки за шалость.

– Ну вот. Ты представляешь, каково будет девочке? Она же простая, приютская. Правил игры высшего света не знает. Мине с ее академическим образованием и то тяжело, а тут уличная, считай, девчонка…

– Да я все понимаю! Сглупил! Подставил! Но я бы на тебя посмотрел, как бы ты в такой ситуации отреагировал? Как бы поступил? Представь: сидишь себе спокойно и предвкушаешь вечерний отдых. А тебе сначала в бокал с потолка падает огромный паук. А когда я его оттуда выловил, вместо того, чтобы как порядочному насекомому подохнуть, он, нахлебавшись вина