Пленум СТД проходил в РАМТе. В зрительном зале сидели делегаты, а в моем кабинете собирались секретари. В определенный момент мы остались вдвоем с Ульяновым. Я видел, как он мучается, и уговаривал его не уходить в отставку. В конечном счете выбрали председателем СТД Александра Калягина. Он меня тоже призвал в секретариат.

Благодаря усилиям Ульянова и Калягина СТД по сей день функционирует. Сейчас самое правильное – держать баланс, пусть даже кажется, что это невозможно. А что еще делать? Может, еще настанет время, когда люди перестанут отворачиваться друг от друга. Дело человека, я считаю, пытаться сохранить то, что было ценного. Сохранить в надежде, что все как-то само опомнится.

Порвалась связь времен. Когда-то все дышали друг другу в затылок. Могли гнобить, но все же способных людей поддерживали. Это ведь длинная, кропотливая работа: дать сделать первый шаг, второй, третий… Инна Хамаза и Светлана Терентьева из Министерства культуры знали все. Был такой период в 90-е годы, когда уехать в провинцию – значило пропасть, а при мне так уже не считали. После института человек устраивался на работу в провинцию, и если там его замечали – давали стажировку в Москве. Это повышало квалификацию. Проводились гастроли: все всё видели, все всё знали, могли рекомендовать друг другу. Бригады критиков приезжали во все провинциальные театры, писали отчеты для ВТО.

Очень правильная методика. Очевидно, находились тогда люди, к которым в театрах прислушивались. Важно ведь не то, ругают тебя или хвалят, а то, понимают твой замысел или нет. Еще лучше, если критик – отталкиваясь от спектакля – размышляет о жизни, об искусстве.

Когда я уже работал в ЦДТ, в газете “Московский комсомолец” про спектакли “Ловушка” и “Баня” писал Аргус – псевдоним, составленный из фамилий двух авторов – Александра Аронова и Павла Гусева. Они очень хорошо меня понимали, то есть писали не о чем-то своем, а о том, о чем я ставил.

Значительно позже в “Театральной жизни” была опубликована одна из лучших рецензий на мои спектакли – статья Наташи Казьминой про “Вишневый сад”.

Моя дочь Наташа, между прочим, тоже окончила театроведческий факультет, но решила не работать по специальности. Я ее понимаю, потому что меня часто удивляют современные представители этой профессии. Они ведь должны постараться помочь, вылечить, иначе профессия критика становится бессмысленной. Самый строгий взгляд – пожалуйста. Но откуда берется желание держать того, кто тонет, под водой, да еще подольше, пока не перестанет дергаться?

На премьерах я часто вижу полный партер критиков, которые после первого акта друг на друга поглядывают, а потом собираются в кружки и что-то обсуждают. Уходит непосредственность живого восприятия, становится очевидна зависимость критиков друг от друга. Особенно неловко, если ставил спектакль режиссер, который мне дорог.

Критики приходят на первый спектакль. Но спектакль – тоже живое существо, ему можно навредить. Взгляд должен видеть перспективу. Написать серьезную статью после одного просмотра нельзя. Даже опытный человек – и тот не справится. А девочки-мальчики, только окончив театроведческий факультет, сразу садятся и пишут рецензии, то есть и не рецензии никакие, а беглые краткие впечатления.

Рядом со мной работают Гинкас, Захаров, Додин, Фокин, Туминас, Карбаускис – страшно кого-то пропустить, не назвать – гигантские люди, которые делают свое дело. Иногда получается, иногда нет, но они – работают. Кто придумал шкалу оценок: этому пятерка, этому – двойка. Кто сказал, что она – правильная? Не надо разрывать театральную жизнь на лоскутки. Оценочность, быть может, и не нанесет прямого вреда, но однозначно не принесет пользы. Надо понять, что каждый из нас в меру сил, таланта, возможностей, в том числе материальных, состояния здоровья в конце концов, делает свое дело. Сегодня ты в форме, а завтра нет, но тебе уже вынесли приговор – “с ним все ясно”. Что ясно? Что вообще может быть ясно в природе творчества?!

Режиссеры-то выдержат все что угодно. А вот артистов нельзя “размазывать” в статьях. Иногда так оскорбительно о них пишут… Зачем? Чего этим добиваются? Чтобы театр закрыли, а актера уволили?

Мне первые двадцать минут чужого спектакля всегда нравятся, а дальше часто замечаю – учиться нечему, нет разбора серьезного, зрелище рассчитано на внешний эффект. Никогда не ухожу со спектаклей, но закрываюсь, теряю интерес.

Студентам говорю: “Надо смотреть со стороны на себя, но не на свою работу”. Мне кажется, нельзя одновременно быть творящим человеком и критиком того, что ты творишь.

В советское время положено было показывать премьеры к годовщинам, а в 1995-м ничего уже ни от кого не требовали, но я как раз решил ставить спектакль к Дню Победы. Попросил Инну Натановну Соловьеву подсказать мне произведение про войну, в котором действие локализовано. Она порекомендовала “Одну ночь” Шварца – о людях в блокадном Ленинграде.

Шварц в своих дивных сказках пишет про Бабу-ягу и даже про клены, как про людей, а в “Одной ночи” – наоборот: про людей – как про сказочных героев. Пьеса написана с колоссальным юмором, хотя речь о том, страшнее чего не бывает. Текст у Шварца дивный, но нужно самым внимательным образом следить за точками, чтобы ухватить мелодию речи: “Достала ключик. ТОЧКА. Открыла. ТОЧКА”. Наташа Рязанова, Наташа Платонова, Люся Гнилова, Виктор Цымбал прекрасно играли в этом спектакле.

Действие пьесы происходит в бомбоубежище. Мы с Бенедиктовым нашли место под сценой, зрители (около пятидесяти человек там могло разместиться) спускались в “трюм”. Эдуард Графов тогда написал в статье в “Вечерней Москве”, что в трюме побывали даже Инна Натановна Соловьева с Верой Васильевной Шитовой.

Вместо антракта актеры угощали зрителей чаем с сухарями, а в финале давали выпить за Победу. Кто-то пошутил: “Обычно в театре зрителей обирают, а вы еще и выпить даете”.

Примерно в это время, совершенно неожиданно меня пригласили на постановку в Исландию.

В Рейкьявике два драматических театра – Национальный и Городской. Между ними идет как бы негласное соревнование: кто и что покажет интереснее. В Национальном театре Рейкьявика много работал Римас Туминас, а меня позвали в Городской театр (он не меньше Национального, сцена даже побольше). Инициатива приглашения исходила от директора, весьма энергичной женщины Торхильдур Торлейвсдоуттир. Она пошла советоваться насчет русского режиссера в посольство, а послом России тогда был Юрий Александрович Решетов: умнейший человек, язык знал превосходно, внешне походил на исландца, авторитетом пользовался безграничным. Женой его была актриса Нина Акимова (дочь Николая Павловича Акимова). Словом, Решетов меня и порекомендовал.

Я хотел ставить “Таланты и поклонники”, но театр предложил “Отцов и детей” Тургенева. Исландия – остров. Молодые люди уезжают, и многие больше не возвращаются. Тема эта для них болезненная, поэтому они и настаивали на этом произведении.