Потом, в 1998-м, исландцы привозили в Москву “Отцов и детей”, а мы в Рейкьявике показали “Вишневый сад” и исландскую пьесу “Forever” драматурга Аурни Ибсена в постановке эстонского режиссера Райво Трасса: как бы два полюса репертуарной политики нашего театра – спектакли о молодежи и постановки, в которых мы стремимся к осмыслению вечных проблем человеческого бытия.

Вот что может человека, которому за пятьдесят, перевернуть? Исландия. После нее было такое чувство, что удалось мне взять новое дыхание. Но там театр работает как часы, можно сосредоточиться на творчестве, на своих мыслях, а здесь ужас и кошмар: раздирают на части организационные обязанности. Я дико терпеливый, но наступает момент (много раз так было), когда вдруг что-то лопается.

Летом я снова поехал в Исландию на месяц с мастер-классами. В первый раз я появился там в самом начале организационно-творческого процесса (директора выбирают на два года), а второй раз – когда у нашей директорши (она же и режиссер) заканчивался срок контракта. Поэтому атмосфера сильно отличалась от той, что была в первый приезд, хотя ко мне продолжали относиться прекрасно.

Я предложил для следующей постановки “Бесов”.

Достоевский – очень коварный автор. У него все так подробно описано, будто в режиссерской раскадровке, кажется: бери и переноси на сцену в точном соответствии с авторским текстом. А сделаешь так – и ничего не получается. Иной способ выразительности.

Разобрал я “Бесов” хорошо, оформление сдали, а на сцене в первой картине что-то стопорилось. Тут меня и застало известие о гибели Жени Дворжецкого.

Дворжецкий – отдельная планета, бесконечная, необыкновенно интересная личность. Самое неправильное, что вошло в наш обиход и что мы часто повторяем – незаменимых людей нет. Конечно, это не так. В замене есть что-то автоматическое, бездушное и нечестное.

Я пришел с репетиции, и Лёля мне сказала, что Женя погиб. Я попросил у директора театра аванс и прилетел в Москву. Когда я сидел в аэропорту на обратном пути, все в “Бесах” встало на свои места.

Лёля недавно что-то разбирала в доме и достала письма от Наташи и Вовки 1997 года, когда мы надолго уезжали в Исландию. Длинные, подробные письма мелким почерком. Вова – про то, как учится в РГГУ и работает в журнале “Открытая политика” с главным редактором Виктором Афанасьевичем Ярошенко, как ездил в командировку в Дагестан на машинах дальнобойщиков, про отношения с будущей его женой. И Наташа – про себя, про то, как сын Никита растет. Для меня это тема из тем. Детство мое было благополучным. Семья – основа основ. Это такая вещь, по отношению к которой все остальное – как от Москвы до Владивостока. Все знают, что я театр люблю и провожу в нем все время. Но если встанет вопрос выбора – театр или семья, я и на секунду не задумаюсь. Все связано: детство, сестры, появление в моей жизни Лёли. И невероятная у меня близость с детьми – и с Наташей, и с Володей. Почему мы их так назвали? Когда дочка родилась, я посмотрел томик Пушкина на случайной странице, а там – “К Наталье”. Когда Вова родился, снова открыл – на странице сплошной французский текст, но смотрю: Grand Prince Vladimir.

Однажды утром я был дома один. Завтракал на кухне. По радио “Эхо Москвы” слышу: и.о. главного редактора газеты “Известия” назначен Владимир Бородин. Моя реакция: бормочу что-то нечленораздельное, мечусь по кухне. Володе двадцать шесть лет. Он недавно стал там ответственным секретарем. Куда же еще?! Звоню его жене Ире: она тоже ничего не знала. Все, что происходит с моими детьми, происходит со мной. Так вошли в мою жизнь: жена Володи – красавица и умница Ира Косова, муж Наташи – замечательная и творческая личность – Олег Пышненко.

Бывают такие минуты, когда я заново открываю для себя сестер, детей, Лёлю, моих пятерых внуков – эти пять потрясающих планет. Было три парня – Никита, Саша, Миша, а теперь еще две внучки – Маша и Даша. Пять внуков – пять чувств, равных по силе, но разных по содержанию. Когда в РАМТе отмечали мой юбилей, очень артистичный внук Миша, пять лет ему было, вручил мне макет корабля с алыми парусами, а потом сказал: “Сбылась моя мечта, я вышел на сцену”. А я и не знал, что у него такая мечта.

В ближний круг входят и врачи, которые давно уже стали друзьями – Людмила Александровна Пониманская, которая лечила наших детей и лечит внуков, Маргарита Викторовна Зольникова, Людмила Сергеевна Григорьева.

У сестры моей Наташи Николаевой в Крекшине часто собирается вся наша большая семья – невероятное число народа. Все едины, все друг с другом, все друг за друга. И утопическое желание – чтобы и в театре так было. Наивное желание, но иначе у меня не получается.

Леня Николаев, мой любимый зять, совершенно особый человек. Каждый год он создает и дарит нам потрясающий журнал, который отражает все события в жизни семьи. Вот бы так делать и в театре.

Во главе театра должны стоять как художественный руководитель, так и сильный директор, не просто исполнитель, но соратник, который разделяет творческие позиции.

Двенадцать лет назад мы вместе с директором перевели восемьдесят процентов труппы на контракты. Делали это постепенно – на договоры переходили те, кто хотел. Вначале молодежь, более настроенная на перемены, стала получать зарплаты побольше, и старшие артисты, когда поняли, что это материально выгоднее, последовали за молодыми. Значительной разницы между контрактниками и штатниками нет. Как те, так и другие получают деньги и за спектакли, и за репетиции: кто больше занят, тот и больше получает. Опять же при нынешних – более чем скромных – пенсиях нельзя пожилых актеров выбрасывать на улицу.

Должны сосуществовать разные модели в политике, экономике, театре. Но я сильно опасаюсь, что всех подстригут под одну гребенку.

Всегда есть выбор: найти свое собственное место или встать в общий ряд, стать винтиком и прекрасно жить, ни за что не отвечая. Творческие люди тоже могут подстроиться, вписаться в контекст, стать модными. Сохраниться очень трудно, для этого нужны мужество, упорство и даже некоторое упрямство. Люди ведь делятся на созидателей и разрушителей. Это касается и худруков.

Например, сегодня каким-то театром руководит талантливый лидер, а потом его творческая жизнь заканчивается, на смену ему приходит другой человек, не устраивающий труппу, и начинаются кровавые битвы. Тут возникает не менее важный вопрос, кто будет заниматься воспитанием новых худруков, в то время как в Москве большинству из нынешних далеко за шестьдесят. За год творческих руководителей не подготовишь, как не подготовишь и менеджеров. Немалую роль играет корпус чиновников от культуры, их квалификация и дипломатические навыки.

Умеренные цены – наша сознательная политика. Театр должен сохранять демократические основы, потому что он – Российский академический молодежный. Сейчас легко все свалить на бедность, искренне разводя руками: “Ну нет денег, маленькое финансирование, и что мы тут можем?” В результате ставят или поменьше, или попроще, или вообще не ставят, или цены на билеты заламывают астрономические. Но когда есть идея и четкая цель, то и возможности для ее реализации находятся.