— Да! С карликами надо держать ухо востро: очень щепетильны. Когда я ходила в цирк на их представление, мне в кулуарах рассказали, что эти забавные на вид человечки в жизни необычайно угрюмые и злобные существа…

Марат не дослушал этот щебет. Уже из центрального прохода он увидел Краба. Видимо, тот занял свое место заблаговременно, прежде чем Марат подоспел к кинотеатру, и, конечно, бессмысленно было сторожить его снаружи. Марат стал пересекать зал в направлении бокового прохода, минуя меньшее количество острых коленок и взглядов; от стены ему было удобнее и ближе пройти на свое место — одно из крайних в ряду. По ходу он еще раз на удачу закинул удочку в надежде заставить Краба проявиться. Еще не приблизившись к нему, за много рядов, людей и мест Марат сложил ладони рупором и отчетливо позвал: «Захар!» Если бы Краб откликнулся на это имя, Марат, пользуясь многолюдством, мог сделать вид, что звал кого-то другого. В таком огромном зале и у Захара могут найтись тезки! И действительно, какой-то мужчина обернулся, но, не узнав Марата, равнодушно отвел глаза. Моряк же не шелохнулся: или его звали иначе, и, значит, не он истец, или (что было вероятнее) в негромком, но заполняющем собой всё гуле зала он не расслышал зова. Отвернувшись от экрана и обхватив спинку кресла, Краб упорно выглядывал кого-то в задних рядах. Проследив направление его взгляда, Марат из знакомых лиц увидел только Глухого. Может, Краб смотрел и не на него. В преддверии «трех звездочек» вряд ли его мог интересовать чудаковатый ловец бабочек. И Марат тоже быстро отвел было взгляд — он заранее знал, что Глухой собирается в кино, и ничего удивительного в его присутствии не было, но Марата удивила незнакомая женщина рядом, или, вернее, то, что такая женщина снизошла до того, чтобы составить компанию инвалиду. Это была порывистая, подвижная, как ртуть, брызжущая энергией особа с точеными смуглыми предплечьями. Она не была красавицей, но каждое ее движение вызывало невольную зависть, удовольствие и желание наблюдать за следующим. И даже то, как она быстро лузгала семечки, собирая с губ шелуху в маленький крепкий кулачок, дышало ладностью. Пока Марат пересекал зал, машинально держа ее в поле зрения, она без всякого умысла, конечно, а просто по неуемности натуры успела показать целую историю своих отношений с Глухим. Сначала она ему что-то серьезно и трогательно говорила, но очень скоро и собственная серьезность, и то, как он слушал — слегка кивая и блаженно на нее глядя, — показались ей пресными. Она незаметно протянула руку назад и вытащила из розетки в стене вилку слухового аппарата. А когда Глухой, перестав ее слышать, беспокойно заморгал ресницами и стал трясти в ухе мизинцем, направляя наушник, женщина поднесла провод к губам, сказала в штепсель несколько слов, как в микрофон, тряхнув короткими кудряшками, рассмеялась, вызвав и его счастливую улыбку. Как и Марат, они оба чувствовали, что в этой полудетской проделке над его немощью не было, по сути, ничего унизительного. Но чтобы прогнать даже тень возможной обиды, женщина принялась колотить Глухого по лопаткам, пока он не склонился перед ней длинным туловом, и тогда она затеяла на его спине известную игру: пальчиком чертила букву за буквой, которые складывались, очевидно, в какие-то заветные слова, а Глухой должен был кожей прочесть их смысл. Но еще до этого флирта, этих игр и этих слов даже постороннему человеку было ясно, что он ей не пара, и неясно, почему такая ладная женщина, о которой и полноценный мужчина может только мечтать, позволила пригласить себя в кино инвалиду.

Свое место за спиной Краба Марат занял уже после третьего звонка и решил переговорить с ним между журналом и фильмом, когда вновь на короткое время включат свет. Обратись Марат к Крабу сейчас, тот мог и не узнать его в темноте. Моряк, сгорбившись, сидел в мрачном одиночестве, место справа от него загадочным образом пустовало. Он откровенно не глядел на экран, понурив голову и задумчиво потирая переносицу указательным пальцем. Да и чем его — моряка, волка, ходившего в Сингапур, Буэнос-Айрес, Гавану, — могли привлечь рельсы в два ряда и какая-то ждущая их в глухой сибирской тайге Тында? Эта хроника дня на тему строительства Байкало-Амурской магистрали могла наполнить ветром дальних странствий разве что воображение неопытной Жеки, которая мечтала удрать из своего города уже по той причине, что больше нигде не бывала, и так смело нацеливалась на БАМ в немалой степени потому, что с ленты кинохроники не могли хлынуть в зал тучи таежного гнуса и комаров. Совершенное отсутствие в воздухе курорта звона кровососущих насекомых, особенно в теплый безветренный вечер, когда Марат стоял перед кинотеатром, наполняло его тревожным ощущением нереальности происходящего.

Стараясь не звенеть громко монетами, Марат еще в темноте журнала набрал в горсть сумму долга за вчерашнюю морскую прогулку и, едва после журнала вспыхнул свет, протянул деньги из-за спины Краба к его рукам. «Вот долг!» — грубым голосом сказал Марат. Предварительно он намеревался напомнить моряку в двух словах о себе, о том, за что он возвращает деньги, и выразить благодарность, но в последнюю секунду эти детали показались Марату пошлыми, мелкими, никчемными. И правильно, так как Краб сам, без напоминаний, его моментально узнал.

— Вчерашний потерявшийся, — сказал он, переведя взгляд с денег в глаза Марата, — нашлась твоя родня? Судя по тому, что ты с монетой, нашлась. А как ты нашел меня?

С учетом той миссии, которая ему предстояла в ближайшие часы, Краб держался на удивление непринужденно.

— Случай! — осклабился Марат, показывая билет, словно он что-то доказывал. Поскольку Краб не брал у него денег, он чувствовал себя неуютно с протянутой вперед рукой, и ему пришлось повторить: «Вот деньги». Но в эту секунду лицо Краба изменилось и потемнело.

Их беседа только завязывалась, однако, как ни коротка она была, в зале за это время успел случиться целый ряд неприятных событий, и сейчас их волна, подгоняемая краткостью промежутка включения света между журналом и фильмом, катилась в сторону Марата и моряка. Началось всё с суеты и нервозности в центре зала. Как оказалось, на некоторые места Жека — видимо, по рассеянности, по ошибке, из-за мыслей о вчерашних передрягах на пляже, а также из-за столпотворения у кассы и просьб найти свободное местечко — продала по два билета. Но когда обескураженные зрители, сидящие на своих законных местах и стоящие у них над душой с такими же цифрами ряда и кресла, стали звать контролера, людям вдруг решил помочь Адик. Он тоже только что вошел — их места с Лорой оказались прямо за спиной Марата, тремя рядами выше, — и теперь возбужденными жестами и возгласами указывал и матери, и озадаченным владельцам двойных билетов на свободное место рядом с Крабом. И Раиса уже вела к нему в обход зала молодцеватого подтянутого старичка. Чуть не вывихнув Марату руку, которую тот забыл на его кресле, Краб выгнулся всем телом, чтобы освободить для рук брючные карманы, извлек из них синюю бумажку двух билетов и высоко потряс ею, энергичным жестом показывая Раисе, что место занято. Позади раздался хохот Адика. И только в эту секунду Марат понял замысел Краба, с помощью которого он намеревался отсрочить выполнение жуткого обязательства, наложенного на него проигрышем. План этот потому и трудно было разгадать, что он оказался донельзя прост и заключался в том, чтобы выкупить на проигранное место билет и в течение всего сеанса держать его пустым. Но Жекины накладки с двойными билетами создали неожиданную угрозу. И для ее предотвращения Краб, объясняясь с подошедшими, даже встал со своего места и загородил проход, чтобы этот сморщенный старичок с подрагивающей походкой, но выправкой отставного военного как-нибудь без спроса не просочился мимо него в опасное кресло. Контролер попыталась давить моряку на сознание: да, у него билеты на два места, и оба они его законные, но неужели он вынудит стоять пожилого, заслуженного ветерана? Краб пробормотал, что ждет женщину, которая отлучилась, ей стало немного дурно, но она вот-вот вернется.