Восторг и детская радость пронеслись среди местных, но тот самый мальчишка, который будто бы видел сквозь заклятие, заносчиво задрал подбородок и тряхнул темными волосами, туго стянутыми на затылке:

– Нам светит солнце и светят звезды! Нам не нужно другого света!

– От рождения до смерти солнце сопровождает каждое возлюбленное дитя Сарима, – согласно кивнул Стел, все больше увлекаемый потоком слов и гулким шумом крови. – Он согревает даже тех, кто не верует, – да, вы пройдете свой путь и без его участия, но после смерти не сможете слиться с его сияющей сутью, а останетесь в Вечных сумерках прозябать в плену несбывшихся желаний.

– После смерти мы рождаемся вновь, повторяя путь ночного солнца, – мягко ответила ведунья. – Так было и так будет всегда, пока замкнут круг и пока бьется сердце Теплого мира.

Стел знал, что они верят в перерождения, и был готов ответить.

– А если нет? – понизил он голос, чтобы каждый прислушался к собственным потаенным страхам. – А если с последним выдохом исчезнет свет и останется лишь серая мгла и тщетность неверно прожитой жизни?

Пару мгновений над поляной вздыхала лесная тишина, а потом темнохвостый паренек задорно расхохотался.

– Бывал я и в степях, и в ваших городах, и скажу я тебе: не забывайся, не со своими говоришь – в отличие от вас, мы еще не разучились слышать и жить в согласии с миром. Мы не боимся умирать!

И жители деревни Приют, все еще единой цепью держась друг за друга, дружно загудели.

Дружно, но все же с сомнением.

– Сарим любит даже тех, кто отказывается от него. – Стел попытался расшатать это сомнение. – Мы пришли сюда его волей, чтобы построить для вас храм, чтобы каждый из вас смог попробовать выдохнуть мирские тревоги и горести, вдохнуть свет и услышать внутри тихий голос истины. А дальше уже самому решать, что же услышал.

– Лес – наш храм, наш бог и наш отец, – твердо заявила ведунья и глянула на старейшину.

В этом коротком и бесконечном взгляде промелькнуло столько близости и прожитых бок о бок лет, что Стел будто прозрел и увидел их одинаковые круглые лица, землистые глаза и пуховую седину. Всю жизнь брат и сестра хранили Приют и теперь не дадут его в обиду.

– Мы не обязаны будем молиться в этом храме? – пробасил старейшина.

Пошел торг. Это уже хорошо.

– Когда вы побольше узнаете о нас и о Сариме, вы решите сами, – Стел с трудом удержался, чтобы не покоситься на Рокота.

– Да слышали мы о вашем Сариме… – махнул рукой парнишка.

– И вы уйдете, когда закончите? – продолжил наступление старейшина.

– Останутся настоятель храма и его помощники, – осторожно ответил Стел.

Старейшина усмехнулся в седую бороду:

– А если мы откажемся?

– Мы все равно построим храм, – громко и четко произнес Рокот за спиной Стела.

По ножнам зашелестели мечи, из сумрака деревьев выступили рыцари и окружили поляну еще одним кольцом.

Стел закрыл глаза. Все пропало.

Одно неверное слово, и начнется резня.

Но разве нужны Сариму верные такой ценой?!

– Если ваш бог требует нашей крови… – гордо вскинул голову старейшина.

Но тут чернявый паренек скользнул к нему и что-то быстро шепнул на ухо. Вместо ответа старик долго смотрел в его глаза, потом глянул на ведунью и на всех сельчан.

– Если ваш бог требует нашей крови, он ее не получит, – очевидно, он изменил свое решение. – Мы согласимся, если вы принесете клятву ни словом, ни делом, ни волшбой не причинять никому из нас вреда.

Рокот подтолкнул Стела в спину и объявил:

– Он поклянется за всех.

Стел с трудом сглотнул и вновь ощутил себя обнаженным перед стаей голодных волков. За нарушение клятвы лесные жители мстят кровью. Это он помнил четко. Для них жизнь священна – любая жизнь. И они убивают только на охоте, для самозащиты и клятвопреступников.

Стел шагнул вперед и кивнул. Ведунья проворно сжала его запястье, полоснула по ладоням ножом – сначала по своей, потом по его – и крепко взяла за руку, смешивая кровь и выжимая на землю несколько темных капель.

– Клянись! – с придыханием прошептала она.

– Клянусь, ни словом, ни делом, ни волшбой не причинять вам вреда.

– Лес принял твою клятву! – громко произнесла ведунья.

И Стел услышал подземный рокот тепла. Темноволосый паренек по-прежнему криво усмехался.

Позади стоял Рокот, просто стоял, не прикрывал спину, и Стел больше не путал его с отцом.

От лагеря тянуло смолистым дымом. Стел осторожно коснулся столетней сосны – кора зашелестела под пальцами, будто сухим языком лизнула. Напоенная янтарным сиропом заката, она согревала ладони, и хотелось обнять могучий ствол, вжаться в него щекой и дышать. Дышать.

Впереди зашуршало. Стел выглянул из-за дерева и замер. Рассеянный свет у дальнего края лужайки скрадывал тонконогую лань. Трепетали мягкие крылья носа, блестели орешины глаз. Тревога звенела в каждом изгибе поджарого тела.

– Смотри, сколько там хвороста! – воскликнула за спиной Рани.

Лань прыгнула за куст терновника и исчезла, будто привиделась. Только качаются низкие ветви, и в косых лучах мерещится человеческий силуэт.

– Ты спугнула лань, – с досадой вздохнул Стел и шепнул: – Посмотри…

– На что? – Рани шагнула к нему и оперлась о ствол точно рядом с его рукой – не коснулась, но пальцы почувствовали ее тепло.

– Видишь там человека? – выдохнул Стел ей на ухо.

Узкие плечи вздрогнули от его дыхания, и она коротко кивнула, еле слышно произнеся:

– Ласточка. Следит за нами от лагеря, – а потом громко заявила: – Нет тут никакой лани!

Стел отвернулся от лужайки, спиной ощущая щекотку слежки – противно, будто холодная слизь стекает по коже.

– Я за хворостом, – не дожидаясь ответа, Рани полезла в бурелом.

Постояв немного, Стел двинулся к открытому пространству вдалеке, чтобы избавиться от мерзкой слежки. Теперь он явственно чувствовал взгляд, краем глаза ловил движения преследователя. Кто приставил к нему сироту, Рокот или Слассен? Зачем? Рани заметила сразу, а он, нечего сказать, хорош!

Травянистый склон полого спускался и кончался обрывом, будто упирался в синее небо. Стел замер, не решаясь выйти из-под защиты деревьев, как вдруг…

… горло стянула веревка.

Стел вцепился в нее руками, дернулся – резануло глубже, ободрало кожу. Вдох. Вдох! Но только духота, будто воском залеплены ноздри. И сипение вместо крика.

– Если я задушу тебя, твои рыцари уберутся восвояси? – нежно промурлыкало над ухом.