– Точно-точно, – справившись с собой, покивал Ковальский. – Что ж я буду вас по такому поводу обманывать?

– Ну ла-адно, магиче, – явно не до конца поверив, протянула бабка Мазена. – Ты у нас человек культурный, в важном ведомстве працуешь. Тебе врать слабой рейяне резону нету. Не то что некоторым!

Уловив сторону, в которую вот-вот задует ветер, Глеб сдавленно вздохнул и приготовился слушать. Всякий знал, если эта старушка желала кому-либо что-то высказать, то остановить ее не смог бы и поезд Гаруч – Лиен.

– Вот скажи мне, магиче, кто к вам в контору людей отбирает, а? – взяв Ковальского под локоток для верности, спросила старушка. – Жандармы ваши – сплошь бескультурье! Огрызаются, слабую женщину забижать думают.

– Я… Я за это не отвечаю, рейяна Балаболька, – сказал Глеб. – Жандармов в академии готовят, а тут они под началом рейяна Петшиковского. С него спрос.

– До вашего шефчика попробуй доберись, – фыркнула бабка, искря глазом. – По кабинетам запирается. Секретарями от честного люду отгораживается. Приемные часы, демон его побери! А мне, может, надыть дело важное справить. А то и посоветовать чегось. Я ж на свете белом поболе вашего живу, магиче. Ведаю многое, а вы носы воротите. А то и думаете про бабушку Мазену некультурно, ругательно.

– Вам кто-то нахамил? – опешил Глеб, пытаясь понять, кто из жандармерии рискнул схлестнуться со знаменитой старушенцией из Замостице. Сидевшая у ног мужчины собака склонила голову набок, будто и ей стало интересно имя смельчака и смертника.

– Мне словесами нечего грозить, – отмахнулась рейяна Балаболька, – я по глазам все вижу. Только зря вы все это. Я ж не просто так, я за дело и хвалю, и ругаю. Да и помощи прошу не часто.

Глеб про себя хохотнул, припомнив книгу вызовов в общей комнате дежурных, где фамилия бабки Мазены встречалась чаще, чем всем известных в городе скандалистов и выпивох вместе взятых.

– Так вы хотели попасть на прием к рейяну Петшиковскому? – пытаясь сократить беседу, уточнил Ковальский.

– Да не особо, – отмахнулась старушка и одернула цветастую душегрею. – Будто он мне чем поможет. От этих, в мундирах, толку в Броцлаве с гулькин нос. А у меня, может, великое горюшко.

– Что случилось? – подобрался старший следователь, после утреннего пробуждения не ожидая ничего хорошего.

– Уж месяц как домишко сестры моей, покойной Малгожаты, пустует, – цокая языком, поделилась рейяна Балаболька. – Ты ж, магиче, пришлый. Не застал мою сестрицу. Померла она годков уж пятнадцать назад. Детки ее, почитай, тогда же и съехали в Клецк, тамоче дело справили, сюда и носу не кажут. Мне же на шею ярмо повесили. Ты, говорят, бабушка Мазена, человек местный, тебе доверие полное, а потому за домом приглядывай да добрых людей пожить пускай. За денежку, само собой, а денежку им, значит, в Клецк на счетец в гнумский банк. – Балаболька недовольно покачала головой. – Мне что? Мне несложно. Да и людей я быстро нашла. Семья одна к нам приехала. Добрые люди, честные. Долго жили. Да вот в прошлом году, значит, кормилец их помер, старик Велько, и семья надумала к дальней родне перебраться, в какую-то деревеньку. Будто бы там им легче будет. А я что? Разве ж буду переубеждать? Светлым знаком их отметила и проводила. Мать до последнего оставалась, а дети сразу уехали. И вот уж месяц нет никого на примете, чтобы домик сдать. А дома, магиче, пустовать не любят. Пылью обрастают, сыреют. А этот же прям на реку оконцами! Я не набегаюсь печки топить, а тут осень. Скоро и зима до нас доберется.

Ковальский пару раз моргнул, пытаясь припомнить и людей, про которых вещала ему рейяна Балаболька, и дом окнами на реку. Где-то на юге поговаривали, что черная кошка, перебежавшая дорогу, сулит несчастье, но ему, похоже, рыжий Васька этим утром преподнес немного удачи.

– Дом, говорите… – хмыкнул следователь. – И что за дом?

– Хороший дом, справный, – тут же набычилась старуха. – Каменный, как положено. Комнаты небольшие, так и дом еще прадед наш возводил на месте прежнего, когда с братом они землю делили. Два этажа, три спальни, кухня, столовая, гостиная имеется. Ванные эти. Аж две! Всюду чисто, полы лет двадцать назад перестилали. Стены и потолки беленые, я сама не дала обои клеить. Ишь! Удумали! Обои пусть в своих столицах клеят. Крылечком дом на Левобрежну дрогу, из одних окон Высоки Брег видать, а из других, если высунуться подальше, – Новый мост.

– Давайте я вечером к вам загляну, – решился Ковальский. – А там и посмотрим, что можно сделать.

– А чего ж вечером? – с подозрением спросила бабка Мазена. – Ой, не придешь ты, магиче. Не придешь. Обманешь слабую старушку.

«От уж кто слабый!..» – про себя фыркнул Глеб, но вслух заверил рейяну Балабольку:

– Честное слово, приду. Часов в восемь. Если и задержусь, то по делам. Ждите.

Задумавшись, Глеб подошел к зданию жандармерии со стороны главного входа и запоздало помянул самого безобидного представителя потустороннего, которого все жители континента на разные лады считали виноватым в любых мелких и крупных бедах.

– Хракс!

Обходить здание следователь поленился и, понадеявшись на расположение судьбы, потянул на себя тяжелую дверь. Витражик блеснул на солнце свежепротертыми стеклышками, на Ковальского пахнуло прогорклым салом и сыростью – тетка Кулебишна уже успела пройтись по плитам пола в холле своей мокрой тряпкой, оставляя очередной неповторимый рисунок грязноватых разводов.

– Здорова, Глебыч! – окликнул следователя дежурный.

– И тебе не хворать, Ми́хал, – с кивком ответил Ковальский старому приятелю. С говорливым будущим жандармом следователь познакомился на первом курсе, когда им всем, студентам академии, читали общий курс лекций. Это уже потом программа разошлась, Глеб задержался в академии на год дольше, и встретились приятели уже здесь, в Броцлаве. Вот только один так и застрял в мелком звании, а другой прибыл в город возглавлять отдел. Но это не мешало молодым мужчинам то и дело вспоминать студенческие деньки и беззлобно подшучивать друг над другом.

– Твоими молитвами, – хохотнул жандарм, не хуже других знавший, что маги по природе своей люди неверующие и светлым знаком ни себя, ни других не осеняют.

Ковальский хмыкнул и уже направился было в сторону нужного коридора, как решился уточнить:

– Слушай. А вам там никто заявление о пропаже собаки не подавал?

Михал Горецкий нырнул обратно в свою подсобку и зашуршал журнальными страничками.

– Нет, Глебыч, – отозвался он несколько мгновений спустя. – Ничего такого. Но ты ж знаешь, у нас тут прямые обращения отмечены, если кто ножками притопал и сообщил. Ты у ребят наверху поспрошай. Может, из Низин им позвонил кто или из Зеленице. Тут, в городе, никто не станет такую большую псину держать. – В Броцлаве слухи распространялись со скоростью ветра, и уже все коллеги следователя знали о найденной им собаке. – Это в пригороде хорошо, там и простор, и хороший охранник нужен, чтоб ночных татей отгонять.