Вдохнув и выдохнув, Глеб движением руки убрал с пола следы чернил, а потом магией подхватил все разбросанные бумаги и перенес их на широкий подоконник в углу. Зузанна Пштиль лучезарно улыбнулась на эти его действия и весело сказала:

– Спасибо, дорогой следователь Ковальский. Вы так любезны!

Ее помощник что-то невнятно пробормотал себе под нос и принялся за кофр, освобождая из него черный внушительный агрегат с полированными латунными кнопочками, молдингами и рычажками.

– Максим, нам потребуется много кофе! – повелительным тоном постановила писательница, любуясь и печатной машинкой, и стопкой кремово-белых листов, которые Штакель извлек из холщовой сумки. А потом самолично выставила на край освобожденного стола хрустальную пепельницу, выложила портсигар с пухлым серебряным младенцем с крылышками на крышке и новенький коробок спичек с эмблемой Королевской лесной компании.

Управленцы переглянулись и дружно вздохнули.

– День обещает быть долгим, – пробормотал себе под нос Глеб.

* * *

– Все, решено! – глядя на то, как Максим устраивается за машинкой, сказала Зузанна. – У меня уже был в голове сюжет, когда я ехала к вам, но на месте… видя это… самобытное учреждение, приняла решение писать совершенно иной роман! Ах! Это будет гениально!

Я с сомнением смотрела, как рейна Пштиль извлекает из портсигара тонкую коричневую сигариллу и взмахивает ею, как волшебной палочкой:

– Максик, начали. Заглавие… «Преступная страсть».

Помощник покивал и, как увлеченный пианист, припал к клавишам. Вот только резкие щелчки кнопок не прозвучали музыкой, а заглушили мысли в голове. Давидовский подпрыгнул на стуле, Завацкий едва не расплескал воду из высокого стакана, а у Глеба дернулось веко.

– Рейна Пштиль… – начал было Ковальский, но приезжие его не слушали.

– Так героем будет следователь, Зизи? – уточнил Максим.

– Естественно, – чиркая спичкой, ответила Зузанна. – Красавец-детектив из маленького городка.

– А сюжет? Кража? Обман? Или убийство?

– Уж если у меня герой – профессиональный детектив, то писать стоит только про убийство! – провозгласила писательница. – Зачем мелочиться?

Глеб что-то проворчал себе под нос, явно цветисто выругался, но попытки призвать пришлых людей к совести забросил, склонился над своим столом и взялся быстро набрасывать план действий для управленцев.

«Это будет очень долгий день», – решила я, прикрывая глаза и намереваясь немного вздремнуть.

* * *

– Марыся спросила: «Что происходит? Скажи мне!»

Раздражающие щелчки.

– «Дай мне немного прийти в себя, принять душ, сходить в жандармерию, а потом я все тебе расскажу», – простонал Збигнев.

Раздражающие щелчки.

– «Ладно, – сказала Марыся, – но, надеюсь, ты понимаешь, Збигнев, что во всех детективных романах после подобных слов свидетеля обычно убивают!»

Яростные щелчки.

– «До встречи, Марыся!»

– Что, на самом деле во всех? – удивился Влодек.

– Закон жанра, – сидя на краю стола, авторитетно заявила рейна Пштиль, а ее помощник залихватски дернул каретку.

* * *

– Если преступление совершено в первой главе, а вникать в алиби всех персонажей приходится до конца истории, это всенепременно вызовет раздражение у читателя, – вещала Зузанна, когда я в следующий раз выплыла из дремы. Рейна вышагивала по комнате, в такт шагам помахивая коробком спичек. – Так что второе убийство где-нибудь в середине романа очень оживляет сюжет.

– Животворящий труп, – невесело фыркнул себе под нос Глеб.

* * *

– Ну… – протянула Зузанна, отвлекаясь на какой-то вопрос Влодека, который я пропустила из-за дремы. – Я всегда пишу приключенческие истории с элементами детектива. Я уже не могу писать истории, в которых не происходит убийства или крупной кражи.

– Вот как? – явно отвлекая рейну от других обитателей управления и попутно от нового романа, участливо подал реплику Завацкий.

– Да. Великая Кристина Агатаева всегда повторяла, что нужно делать то, что умеешь, а не то, что не умеешь. И разве не чудесное занятие? В каждом моем романе справедливость всегда торжествует! Убийца или вор предстает перед судом, герой или героиня добиваются успеха в жизни, а читатель получает удовольствие от нескольких дней, проведенных в компании книги, – вдохновленно продолжала рейна Пштиль. – Иногда я думаю, что это такой способ искупить какие-то грехи.

– Грехи?

– Да. Ну… знаете, в этой или прошлой жизни. Возможно, когда-то я была настоящей авантюристкой или даже преступницей, а теперь просто излагаю на бумаге свои прошлые жизни, не стремясь повторять путь зла, – сверкая очами, зубами и украшениями, сказала Зузанна. – А еще… за это очень хорошо платят. По крайней мере, мне.

* * *

– «Думается мне, у тебя есть задатки очень хорошего сыщика», – диктовала Зузанна, когда я проснулась в следующий раз. День уже перевалил за половину, Влодек исчерпал силы и куда-то умчался, Вольшек гремел посудой на кухоньке, и только Ковальский сосредоточенно шелестел бумагами с очень занятым видом. – «И знаешь почему? А потому… что ты в душе – очень хороший человек». – Рейна прошлась по комнате и села так, чтобы видеть Глеба. – «Я догадываюсь, что у тебя иное мнение на этот счет, но меня не волнуют подобные мелочи, Вацлав. Готова признать лишь то, что у тебя явные проблемы с гневом. Я знаю, все началось со смерти отца, когда тебе пришлось в одиночку содержать и мать, и братьев. Но я не думаю, что, пока ты держишь в себе весь этот гнев, ты сможешь стать настоящим сыщиком. А знаешь, что тебе нужно? Не кривись, но для того, чтобы стать настоящим сыщиком, тебе нужна любовь. И знаешь почему? Потому что любовь – это покой, а покой – это мудрость. И именно мудрость нужна, чтобы раскрывать преступления, Вацлав. Это все, что тебе нужно. Тебе не нужно оружие, магия… И уж тем более тебе не нужен гнев. Гнев ничего тебе не даст. А покой – да. И мудрость. Попробуй для разнообразия. Ну и что, что ты предпочитаешь мужчин…»

На последних словах Зузанны Глеб подавился воздухом, выдавая, что все это время внимательно прислушивался, и закашлялся.

– Прошу прощения, рейна Пштиль, но… что? – хрипло спросил он.

– Мм? – вынырнув из вдохновения, промычала Зузанна и пригладила волосы на виске.

– Вы же заявили, что пишете героя с меня, – кашляя, выдавил Ковальский, – так почему у вас этот… Вацлав… Это не про меня вообще!

Писательница снисходительно взглянула на Глеба и пояснила:

– Про вас – нет. А литературному герою… Тем более мужскому персонажу в дамском романе просто необходима маленькая тайна, трагедия в прошлом или тяжелое детство. Как без этого в него влюбляться и читательницам, и героине?