– Теперь уж точно заслужила угощение. Сейчас сдадим этого умника ребятам из жандармерии и будем завтракать.

– Да не мое это… – запоздало простонал Леслав, когда следователь попытался поднять хозяйственника с пола. – Подбросили!

– Конечно, – мигом согласился Глеб. – Подбросили. А убегал ты потому, что собирался все нам объяснить на свежем воздухе, да?

– Да нет же… Я просто очень спешил по делам! – морщась от боли, заюлил Кобытько.

– Так спешил, так спешил! – хмыкнул Давидовский. – Ну теперь считай, что всюду опоздал. У тебя теперь полно времени, чтобы все объяснить, Леслав. Хранение тебе уже впаять можно. И чем больше найдем при обыске, тем больше срок. А если еще распространение вскроется, то можешь и на каторгу загреметь. Так хотелось четверть века в гномьих шахтах батрачить на благо родины? Скоро будешь!

Леслав глянул на управленцев, не нашел в их глазах сочувствия и попытался вырваться, но был остановлен грозным рыком замершей перед выходом собаки.

– Не балуй, – встряхнув хозяйственника за скованные руки, велел Глеб и потащил Леслава обратно в коридор. – Вольшек, брось в конторе еду и дуй наверх. Предупреди ребят.

– Люблю, когда утро начинается с раскрытого преступления, – хохотнул Давидовский. – Даже если и случайно раскрытого!

Я резонно опасалась, что за работой мужчины позабудут о еде, но те меня немало удивили. Между звонками, разговорами, оформлением бумаг и беготней по управлению Ковальский споро разделил утреннюю добычу на четыре части и соорудил на каждого из коллег, включая новоприобретенную, множество бутербродов. И ели свой завтрак все тоже между разговорами и оформлением бумаг. Лишь я спокойно сидела под пустующим столом и с наслаждением уплетала угощение, наблюдая за метаниями магов.

Влодек подоспел как раз тогда, когда теперь уже бывшего хозяйственника отправили отдыхать за решетку в подвалы, исписав целую кучу бумаг и проведя дотошный обыск в коридоре возле управления. Оказалось, Леслав Кобытько устроил поистине внушительный схрон под носом у магов, отчего-то решив, что спрятать на виду – лучшее решение. Кроме пакетов со сладким дымом жандармы нашли золотые виленские монеты с ликом предпоследнего короля ныне не существующего королевства, золоченую посуду с отделкой из рубинов и аметистов и журнал в твердой обложке, в котором хозяйственник по привычке вел учет всего полученного.

Теперь жандармы спешно разбирали шифр, чтобы выяснить имена всех участников внезапно вскрывшейся банды. И больше всего интересовали их те люди, через которых опасный наркотик поступал как в столицу, так и в другие города королевства.

– Петшиковский зубами скрежещет, – хмыкнул Давидовский, вернувшийся с верхних этажей. – Как же!.. Не он дело раскрыл, а дело уже сейчас громкое!

Завацкий хохотнул и подхватил бутерброд со своей тарелки.

– Опять нам награда будет, да и жандармерию отметят, – сказал он. – Но медаль если и дадут, то не шефу, а нам.

– Если дадут, – без улыбки отозвался Глеб.

Свои бутерброды он давно доел и залил их сверху парой чашек крепкого кофе, а сейчас с хмурым видом усиленно листал какие-то журналы, извлеченные им из шкафов.

– Ты чего хмурый такой? – удивился Влодек, прожевав и запив булку и мясо глотком чая. – Мы большое дело раскрыли.

– Да, но наше основное пока не двинулось с мертвой точки, – отозвался Ковальский и яростно перелистнул несколько десятков страниц. – Ага! Есть!

– Что есть? – тут же насторожился Давидовский и привстал из-за своего стола.

Глеб поднялся, скинул пиджак и, расстегивая пуговки на рукавах рубашки, навис над разворотом, сосредоточенно читая найденные сведения. Вольшек подступил сбоку и тоже вчитался.

– И что это? – спросил самый старший из магов.

– А ты не понял? – глянув на него, спросил Ковальский, а потом, закатывая рукава, сам и пояснил: – Ты сам о чем Леславу говорил? Помнишь? Шахты. Гномы.

Давидовский нахмурился, а потом потрясенно вскинулся:

– Да не может такого быть!

– Очень даже может, – спокойно ответил Глеб. – Мы, конечно, убедимся, что я не ошибаюсь, но пока это вполне может быть одной из версий. Как минимум это многое объясняет.

– Вы о чем? – спросил Влодек, переводя взгляд с одного товарища на другого.

Я тоже переводила взгляд, пытаясь понять странный разговор мужчин.

Глеб подхватил журнал, вышел вперед и, сев на край своего стола, заговорил:

– Когда Казимир Новак погиб, мы попытались выяснить всю его подноготную, но обнаружили, что этот с виду добропорядочный рейян будто бы появился из воздуха в Броцлаве около двадцати трех лет назад.

– Верно, – кивнул Завацкий и осмотрел тарелку, примериваясь к последнему бутерброду.

– Броцлав – небольшой городок, уездный. Тут всем про всех всё известно, – продолжал Глеб, глядя на каждого из собеседников, даже на меня. – Большая часть жителей хоть в лицо, но друг друга знает. Да и пришлых тут мало. В основном все местные. Свои. Едва ли не родня. Новости распространяются через сплетни. Ничего важного ни от кого не скроешь. И тут люди… Мы ведь не в столице, даже не в Лиене, где летом полно курортников. Тут людям принято верить на слово.

Давидовский кивнул и подхватил:

– Если кто-то представился как Казимир Новак, аптекарь, да еще и аптеку открыл, то он аптекарь Казимир Новак и есть. Вряд ли кто-то спрашивал у рейяна Новака документы. Да и зачем, казалось бы, такому благообразному рейяну врать?

– Да, – сказал Ковальский. – Да и не возникло ни у кого сомнений, что Новак на самом деле тот, за кого себя выдает. Возможно, он и в самом деле имеет необходимое образование. Все же… он не просто торговал порошками и пилюлями, но и сам изготавливал многие препараты.

– Почти четверть века! – подтвердил Вольшек. – И что-то я ни одной жалобы на Новака не помню. А в Броцлаве через день бы все знали и забыли не скоро.

– Именно, – кивнул Ковальский. – Но до Броцлава Новака будто и не существовало. Он не переводил почтовое обслуживание, счет у гномов открыл уже здесь, о себе рассказывал путано… Искать сведения о нем предлагалось чуть ли не на Кудыкиной горе.

– И при чем здесь гномские шахты? – уточнил Завацкий. – Если я правильно помню, на работу к гномам отправляют только тех, кто огреб от двадцати пяти лет заточения до пожизненного.

– Да, – согласился Глеб. – Это самое суровое наказание в королевстве. Очень тяжелая работа, кошмарные условия. Вот уже пятьдесят лет дальние и глубокие гномские копи в Откопанах – самая ужасная тюрьма, где никто не желает очутиться, ведь это означает медленную и мучительную смерть в очень жестоких… практически нечеловеческих условиях.

Завацкий побледнел, а Давидовский глухо пробормотал: