Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утро наступило от боли. Ныл палец, что само по себе было странно, причем так сильно, что спать больше не было никакой возможности. В тусклом свете занимающегося утра она поднесла руку к лицу и едва не вскрикнула, увидев, как глубоко раскололся ноготь, но подавила вопль. На полу валяются сотни разноцветных лоскутов — ее одежда. Кирилл разрезал платья ножницами. «Ивану стразы не нравятся? — декламировал он, кромсая ее гардероб, в то время как она кисла от смеха. — А мы купим элегантные серые костюмчики, и у него встанет и на нас!»
В последний свой поход за портвейном Кирилл притащил из магазина прямоугольную коробочку с изображением белокурой красотки, надменно смотрящей поверх своего голого плеча. Они пару раз уронили флакончик и пренебрегли защитными перчатками, и, кажется, держали краску на волосах дольше, чем позволяла инструкция. Она вздохнула и зашла, наконец, в ванную. Цвет даже отдаленно не напоминал тот, который обещала красавица. Из зеркала смотрела перепуганная женщина с мертвенно-бледным лицом и омерзительно желтоватыми прядями волос, утративших блеск и гладкость, среди которых попадались и откровенно желтые. Она бросилась к Кириллу и стала толкать его, сонного, в бок, плача и причитая: «Вставай, посмотри, что ты наделал!» Тому было плевать, он даже глаза не открыл. Только замычал и перевернулся на другой бок. В лучшем случае он встанет теперь к ужину, и в свой сервис уж точно не пойдет. А что она от него, действительно, хочет? Он ее не заставлял. Она сама согласилась, да еще смеялась при этом. Кошмар, в котором она жила последнее время, никуда не делся, хотя вчера она была уверена, что это не так. Портвейн говорил: «Все в порядке, я потушу пожар, который не дает тебе покоя, залью твои беды», и она ему поверила. Но по факту он просто на время отключил пожарную сигнализацию, а проблемы вот они, все тут же, никуда не делись. Жизнь горит синим пламенем. Все, абсолютно все снова стало серьезным, не смешным. Все вернулось на круги своя, в ее постели — Кирилл, в голове — мрачные мысли и страх перед будущим. Она нашла в телефонной книжке номер салона красоты.
Инцест — это мерзость, которую скрывают всеми силами. Зло, которое вершится за дверями, которые закрыли особо тщательно. Это то, о чем человек приличный даже подумать не посмеет. Это преступление, от которого не отмываются. Но то, что происходит между нею и Кириллом, инцестом не является. Она не чувствует себя грязной, преступницей, блудницей.
Пытайте ее, режьте, но не убедите, что они делают что-то дурное. Связь с Кириллом — это не какая-то вам подлая интрижка, не «грязь», не с «жиру бесишься» и не «захотелось острых ощущений». Это закономерная, естественная составляющая отношений двух людей, которые срослись друг с другом настолько, что уже не понимают, где чья рука и нога. Она всегда физически ощущала боль Кирилла. Да, они вовсе не однояйцовые близнецы, но она всегда на расстоянии понимала, что с ним что-то неладно. Не какое-то глупое предчувствие посещало ее, а вполне конкретная боль в том месте, где болело у брата. Когда Кирилла били ножом, лезвие входило в него, а раны появлялись у нее. Ей было больно, она истекала кровью.
Судила ли она потом Андрея? Нет. У любого человека, который увидел то, что увидел он, снесло бы крышу. Она не хотела его терять и, разумеется, делала все, чтобы он не узнал про нее с Кириллом. Но в тот день она не закрыла дверь. То, что у нее была температура, никак не оправдывает того, что она испортила Андрею жизнь. После того, что произошло, она всерьез подумывала, чтобы наложить на себя руки, но кому бы это помогло? Раскаяние, которое она продемонстрировала бы, вскрыв себе вены или съев все лекарства из аптечки, приняли бы за чистой воды эгоизм. Нет, раз заварила кашу — расхлебывай. Давись, травись, но хлебай и не жалуйся.
Не важно, когда это случилось в первый раз и при каких обстоятельствах. Какая разница? Не случилось бы в день ее рождения, случилось бы в другой. То, что она была под действием наркотика, тоже не важно. Она сделала бы это и на трезвую голову. Важно лишь то, что после произошедшего она испытывала не стыд, а глубокое удовлетворение. Наконец-то случилось то, к чему внутренне она давно была готова, и расставило все в ее жизни по своим местам. Не было ни страха, ни раскаяния, ничего, что должно логично вытекать из преступления.
Если так хочется точных фактов, то пожалуйста. Это был день ее рождения, и да, она заранее была готова к тому, что он завершится именно так. На вечеринке, посвященной ее восемнадцатилетию, Кирилл наконец в первый раз разрешил ей попробовать кокаин. Это не было порывом или спонтанным решением. Она давно уже клянчила запретный плод, но на все просьбы брат грозился: косы повыдергаю, если узнаю. Наконец к совершеннолетию согласился, но с оговорками. Кирилл запасся самым лучшим продуктом и заручился ее обещанием, что такие вечера будут проходить только с его позволения и в его присутствии. «Все равно рано или поздно кто-нибудь подсунет тебе дурь, — рассудил он, — и я не хочу, чтобы это произошло в грязном туалете ночного клуба». По мнению Кирилла, его пригляд, если не мог полностью исключить дурные последствия, по крайней мере, придавал опыту необходимую респектабельность. И они нюхали, нюхали, нюхали. Гости давно уже разошлись, а они все сидели на диване, держась за руки и чувствуя прилив нежности друг к другу. Она макала свой палец в порошок, а он втирал его себе в десны. Потом диван прогнулся под ними радугой, и они взмыли в воздух, под самый потолок, а приземлились, уже держа друг друга в объятиях. Кирилл потом, кстати, переживал, ходил по квартире, прокурил все насквозь, хотя раньше они дымили только на балконе. Чтобы развеять его сомнения, она сама привела его за руку в постель и буквально заставила повторить пройденный материал, как оробевшего школьника. Сама она не переживала. Вот что было. Они просто слились, как две капли, в одну и перемешались, чтобы дальше всегда течь вместе, став более крупной, более увесистой каплей. Разговоров на эту тему между ними никогда не происходило, да и не о чем было разговаривать. Меры предосторожности — да. Тайну они свою всегда по понятным причинам скрывали, хотя никогда ее не стыдились. Встречаться с мужчинами Кирилл ей никогда не мешал и сам продолжал ездить к своим женщинам. Они не какие-то там любовники, чтобы друг друга ревновать.
И хотя ее вины это никак не смягчает, пока она жила с Андреем, между нею и Кириллом ничего не было. Андрей, конечно же, не поверил бы, но это правда. Лишь в тот страшный день, одурманенная болезнью, она приласкала брата. И вот что из этого вышло.
Андрей
Блуждающие в голове искры боли притянулись друг к другу, слепились в раскаленный комок. Шаровая молния зависла в районе правого виска. Сердце тарахтело сбивчиво, захлебываясь. Закрывшись ладонью от мучительно яркого луча, он приоткрыл глаза и зажмурился, впустив в себя слишком много света. Свет сочился из прорехи между шторами и, проложив путь прямо через его голову, лился на ковер, высвечивая на нем ровный прямоугольник. Прямо в солнечном пятне стоит бутылка с остатками шампанского, теплого даже на вид. Если сумеет дотянуться, то останется жив. Ослепнув на мгновение от боли, подтянулся на руках, пальцы скользнули по стеклу. Подавив стон, схватил бутылку и осторожно поднес влагу ко рту. Вчера один глоток этого пойла его убил, зато сегодня — воскресит.