Жених пришел в светло-сером костюме, к которому ни у кого не нашлось бы претензий, и не с красной розой, этим псевдоэлегантным символом мужской пошлости и скудоумия, а принес ирисы, милые, ненавязчивые.

На «случайной» встрече утром он действительно не подкачал, позвал ее в ресторан, «разбавить их мужскую компанию». В ресторане она тосковала по выпивке, на которую Кирилл совершенно напрасно наложил табу, — бутылочка вина сделала бы ради ее сближения с Иваном гораздо больше, чем все эти пустые, но напряженные разговорчики. Она бы расслабилась и включила на полную обаяние. Время шло, а Иван был вежлив, но не более того. Он совсем не делал попыток заговорить о самом главном — о том, что хорошо было бы им еще раз выбраться куда-нибудь вместе. Кирилл правил бал незаметно, но жесткой рукой, подливая другу и подмигивая ей, когда она, по его мнению, заслуживала кусочек сахарку.

А потом все пошло псу под хвост. Заиграла музыка (Кирилл не был бы Кириллом, если бы не выбрал ресторан, где по вечерам бренчат на пианино и поют), и Иван пригласил ее танцевать. Он неплохо двигался, не пытался использовать па как попытку прижаться к партнерше, и пахло от него очень приятно. Что бы ни говорили, а решающую роль при принятии решения: будет ли женщина спать с конкретным данным мужчиной, запах играет важную роль. Нюхнувшая самца женщина, конечно же, не говорит о своем вердикте напрямую, но выносит его довольно быстро, и обжалованию он, как правило, не подлежит. От Ивана пахло чудесно, и хоть и непонятно, станет ли он мужем или нет, уж на роль любовника он, высокий, стройный, любезный и ловкий, однозначно годился. То, что ее голова находится где-то в районе его подмышки, тоже странным образом заводило, есть и в таком росте своя прелесть.

Он вел ее обратно к столу, откуда за ними наблюдал Кирилл. На лице у брата был неподдельный ужас, который она никоим образом не могла принять на свой счет. Какого рожна ему еще нужно? Иван ухаживает за ней, пусть и не напропалую, но ухаживает; она трезва, белокура и мила; ее пригласили танцевать, и она показала всю свою гибкость, не перегибая при этом палку. Пора бы Кириллу дать ей наконец послабление и побаловать бокалом-другим вина, так нет, опять его перекосило. Опустив глаза, она поняла наконец, почему у брата такой вид. На юбке в районе колена расплылось здоровое красное пятно, кровь в процессе танца прорвалась сквозь барьеры ваты, бинта и пластыря. Она сиганула к своему месту, спрятала ноги под столом — рано или поздно Иван выйдет в туалет или позвонить, и тогда она побежит в дамскую комнату, где застирает пятно. Но когда Иван усаживался напротив нее, он охнул, да так и остался стоять, сложившись чуть не вдвое. На обоих его брючинах алели отпечатки.

Звон в ушах заглушил на мгновение громкую музыку, он был как пожарная тревога, приказывал: бежать! Она подхватила сумочку и, бормоча: «Извините меня», что относилось уже не к крови, а к ситуации вообще, к проваленному свиданию и несостоявшемуся браку, выскочила на улицу. Залезла в дремлющее у входа такси и приказала водителю ехать поскорей. В магазинчике возле дома купила наконец вино и, открывая его в прихожей, поставила на юбку еще одно алое пятно. Тогда только поняла, что схватила красное вместо белого. Кирилл звонил каждую минуту, но она взяла трубку только после третьего бокала, когда уже смирилась с тем, что план загублен, а отношения с Кириллом испортились ох как надолго. Голос у брата был радостный, почти восторженный. «Все получилось! Иван попросил твой телефон! — сказал Кирилл. — Он переживает, все ли с тобой в порядке. Сейчас он будет тебе звонить». — «А что ты ему сказал? — поинтересовалась она, со злостью рассматривая вино на свет. — Что я брила свои мохнатые, как у хоббита, ноги так активно, что покалечила себя?» — «Зачем? Соврал, что у тебя травма колена, что ты поранилась в спортзале».

Иван действительно вскоре позвонил и долго извинялся за то, что заставил ее танцевать. Восхищался ее мужеством. В конце разговора спросил ее, готова ли она дать ему шанс загладить свою вину и сходить с ним куда-нибудь.

Их первая совместная ночь состоялась только через два месяца в квартире на Просвещения, куда она почти затащила его, устав от ожидания и его деликатности, хотя они могли бы поехать в его почти готовый дом в местечке Бугры. К тому моменту она покрасила волосы уже четыре раза. После знакомства с Иваном она привыкла мерить время этими манипуляциями — раз в две недели приходилось наносить краску на проступившие корни.

Кирилл со своим непостижимым чутьем наутро приперся к ней в гости, как знал, и, обнаружив в квартире кое-как одетого Ивана, неумело делал вид, что слегка недоволен тем, что сестра отдалась другу так скоро. А сам ущипнул ее одобрительно. Хотелось дать ему в лоб, но не исключено, что именно его появление подтолкнуло благовоспитанного Ивана сделать предложение. Неизвестно, сколько бы в противном случае пришлось ждать. Через год после знакомства в один месяц они сыграли свадьбу, которую приурочили к переезду в Бугры, и отметили открытие автосервиса. На обоих праздниках Кирилл позволил себе крепко выпить, пришлось даже вызывать скорую — все-таки печень уже не та. Свадьба оказалась в некотором роде серебряной, перед ней она покрасилась в двадцать пятый раз.

Андрей

Он изобразил улыбку сонного человека, который только пробудился, услышав голос любимой, — вышла, наверное, дурацкая гримаса. На ней был оранжевый свитер. Глаза смотрели на него с испуганным восхищением. Молчание затянулось. Она прошла к окну и раздвинула шторы. Выяснилось, что у нее не стеклопакеты, а окна с деревянными рамами, а подоконник тоже заставлен пустыми банками.

— Ты хорошо спал? — Она по-прежнему стояла к нему спиной, оправляя складки на коричневой занавеске. Ее брюки довольно глубоко впивались в ягодицы, не оставляя сомнений в том, что человеческий зад, даже если он не округлой формы, состоит из двух половинок.

— Прекрасно, — вышло хрипло, неуверенно.

Она присела к нему на кровать и, легонько потрепав по волосам, сказала ласково:

— Тогда давай завтракать?

По дороге на кухню она подхватила пустую бутылку, и жест, которым она ее тряхнула, выдал ее с головой — тоже хотела бы хлебнуть. Дождавшись, когда она скроется за дверью, он подхватил с пола брюки, которые с таким вызывающим видом раскинули ноги, будто их сорвали в порыве страсти, а не в пьяном бреду, и натянул, побив вчерашний рекорд скорости. Посмотрел на окно, прикидывая, в скольких местах сломается нога, если сигануть с четвертого этажа, и поплелся на кухню.

Вчера свет лампы смягчил краски и фактуры, но свет, льющийся сейчас из окна, не оставлял двусмысленностей — кухонька откровенно грязна. Клеенка, на которой они трапезничали, разрезана во многих местах и заворачивается тут и там, пол заляпан. Подгнившие очистки выглядывают из мусорного ведра — кто бы отнес нас на помойку. Она открыла фыркающий холодильник, достала пару промасленных свертков, с тревогой обнюхала их и положила на стол. В одном оказалась колбаса с белыми горошинами жира на срезе, в другом — что-то зеленое, сморщенное. Улыбаясь, стала резать колбасу.

Интересно, сколько лет фотографиям, которые она присылала? Десять? Или все пятнадцать? На сайте она отрекомендовалась как тридцатипятилетняя, то есть ясно дала понять, что всего на два года старше его. В конце концов, не так уж принципиальна разница между тридцатью тремя и тридцатью пятью, если мужчина в тюрьме, а у женщины сиськи торчком и щечки как яблочки. Но сиськи уже покинули те места, в которых когда-то так заманчиво круглились, и бюстгальтер уже не в состоянии этого скрыть. Щечки, которые он полюбил авансом, тоже не оправдали ожиданий. Вот и носогубные складки у нее уже не запудришь, и уголки глаз стремятся вниз. Все в ней проигрывает гравитации. Его снежная королева подтаяла, оползла.