Сам предмет изучения – мем – возник с подачи этолога Ричарда Докинза. В 1976 году вышла его книга об эволюции «Эгоистичный ген», последняя глава которой была посвящена единице передачи культурной информации, которую он предложил называть «мемом». Мемом может быть музыка или идея, рекламные слоганы или поведенческие шаблоны – всё, что влияет на восприятие мира. Наиболее жизнеспособные, или устойчивые, мемы распространяются, переходя из одного мозга в другой, утверждаясь в массовом сознании. То есть мем имеет способность к самокопированию, так же как ген, и является единицей передачи культурного наследия. Докинз выдвинул гипотезу, что мем в культурной эволюции человечества играет ровно такую же роль, как ген в биологической. Именно эти два типа репликаторов отвечают за развитие человечества. Устойчивые совокупности мемов, которые захватывают умы все большего количества людей, решили называть мем-комплексами. Этим приверженцы теории Докинза объясняют и феномен религиозной веры.

По определению сторонников меметики, любая религия состоит из мемов, представляет собой устойчивый мем-комплекс. И Бог – всего лишь мем, порожденный человеческим сознанием. По сути, любой жизнеспособный мем-комплекс может стать новой религией и породить новое божество.

Развивая идеи Докинза, другие ученые выдвигали разные трактовки мемов. Так, был озвучен довод, что поскольку идеи могут работать против человека, в чьем сознании они заложены, то их следует характеризовать как паразитирующие и именовать культурными или ментальными вирусами. А требования цензуры, акты вандализма, физическое насилие по отношению к носителям неугодного мема предложили считать мем-аллергией, которая в массовом сознании может превращаться в фобии. «Люди не обладают мыслями, не генерируют идеи, а лишь имитируют, сохраняют и передают их», – резюмировала исследовательница этой темы Сьюзен Блэкмор.

В то время когда Докинз ввел понятие мема, Интернета еще в помине не было, но именно Всемирная паутина стала самой благоприятной средой для иллюстрации теории меметики. Теперь слово «мем» знакомо каждому пользователю сети. Расхожие фразочки, картинки, шутки – все, что, едва появившись в Интернете в одночасье становится вирусом, называют словом «мем». Оно прочно вошло в современный лексикон, но мало кто задумывается, откуда оно взялось и что значит.

К настоящему моменту ряд западных университетов уже включили меметику в число учебных дисциплин, но в России до этого еще не дошло. В наших пенатах меметику по-прежнему считают псевдонаукой. Ярых адептов и пропагандистов этой теории у нас пока немного. Самым видным и известным из них является как раз Виталий Жидков, который читает лекции по меметике в качестве факультатива в тех университетах, где ему доводится работать.

Встречи с ним Погодин добился с целью выведать, не было ли среди слушателей его курса тех, кто упоминал про Тихий дом. Мирослав рассудил так: если пионеры-нетсталкеры из «СинСай» были всерьез увлечены меметикой, то должны были наведаться на курс к Жидкову. К кому еще? Конечно, они вполне могли быть самоучками – штудировать литературу по теме в четырех стенах. Но, во-первых, не так много книг по этому предмету сегодня переведены на русский язык и легкодоступны, а во-вторых, Мирославу отчего-то казалось, что ребята из «СинСай» не чужды академической среды. Наверняка они имеют много общего с Рэем, интеллигентом до мозга костей.

– Добрый день, Виталий Семенович. Мирослав Погодин. Я могу войти?

Жидков встретил Погодина в деканате. Бросив на гостя быстрый, но цепкий взгляд поверх очечной оправы, он тут же вернулся к своим делам. Занят он был изучением каких-то бумаг. На столе перед ним лежали распечатки на листах А4. Профессор просматривал их довольно быстро, моментами ненадолго задерживая внимание на отдельных фрагментах текста. Мирослав предположил, что, скорей всего, Виталий Семенович изучает рефераты или другие работы своих студентов. Что, в свою очередь, предположил о нем Жидков, Погодину было не ясно. По крайней мере интереса к визитеру он ничем не продемонстрировал.

Стоя в дверях как провинившийся школьник, Мирослав наблюдал склоненную к бумагам голову видного политолога – светло-русые, с проседью волосы в короткой стрижке топорщились прядками в художественном беспорядке, как у людей, имеющих привычку безотчетно запускать руку в шевелюру, почесывая макушку. Морщины на напряженном лбу выдавали давно переваливший за полвека возраст ученого и напряженную работу мыслей, а роговая старомодная оправа очков – старую школу. Движения профессора были быстрыми и четкими – лист, еще лист, пометка на полях. Пауза затягивалась, и Погодину стало казаться, что Жидков уже успел забыть о его существовании.

– Вы ко мне? – наконец-то подал голос профессор, не поднимая взгляда. Мирослав тут же узнал его особый тембр, который слышал по ТВ.

– Да, мы договаривались о встрече. Извините, задержался на десять минут – пробки.

– В некоторых случаях десять минут решают ход истории. Не стану утомлять примерами, но вряд ли стоит говорить об этом времени пренебрежительно.

Виталий Семенович все-таки удостоил Мирослава взглядом, походя поправляя дужку очков. Взгляд у него был колючий, ни малейшего желания произвести приятное впечатление на нового знакомца в нем не угадывалось. Да и реплики его тоже отдавали холодом клинковой стали. Жидков будто примерялся к Погодину, ощупывал его на предмет уязвимости, ахиллесовой пяты, в которую при случае можно будет садануть копьем так, чтоб одним ударом – наповал. На всякий случай. Погодин это его стремление кожей чувствовал, поэтому решил на провокации не поддаваться и никаких эмоций не выдавать.

– Так я могу войти? – Уточнил он безразличным тоном.

– Входите.

Жидкову эта холодность, казалось, пришлась по душе. Он откинулся на спинку кресла, устраиваясь удобней, и указал Погодину на стул перед своим столом. Теперь уже в его глазах цвета льда над темной водой Мирослав заметил проталины интереса.

– По телефону я вкратце обрисовал суть своего дела. Меня интересует информация о студентах, посещающих ваш курс меметики.

– Не потрудитесь ли вы объяснить, для чего она вам?

– Отчего же. Вы, возможно, слышали о так называемых группах смерти в соцсетях? Разговоры о них доносятся уже из каждого утюга. У меня есть основания полагать, что люди, причастные к этой истории, обучались на вашем курсе меметики.

Жидков хмыкнул, посмотрел на Погодина с еще большим интересом и глубже угнездился в кресле. Мирослав понял, что ему дают карт-бланш на продолжительную беседу.

– Меметика, – воодушевленно произнес Жидков. – Сколько еще сюрпризов она явит человечеству!

– Согласен. Дисциплина, на мой взгляд, сильно недооцененная. – Погодин решил пролить на сердце профессору толику бальзама.

– Недооцененная?! – Вскинулся тот. – Это мягко сказано, молодой человек. Кто в совершенстве постигнет эту науку, тот может править миром. Жаль, что наша научная серость никак не может этого понять и мне приходится вести свой курс чуть ли не подпольно. В наш век политика делается через Интернет. Именно он обретает статус все более мощного политического оружия, с помощью которого можно легко и ненавязчиво управлять сознанием масс. И в этом свете не признанная официально наука меметика обретает особое значение. Интернет – это территория без цензуры. Все усилия политиков, которые раньше тщательно контролировали контент традиционных СМИ, сейчас, когда почти у каждого под рукой есть Интернет, рассыпаются в пух и прах. Человек заходит в Интернет и видит совершенно другую трактовку событий, противоположный взгляд на то, что ему вдалбливали по «зомбо-ящику». А ведь совсем скоро процент интернет-продвинутых россиян приблизится к абсолютной цифре. И тогда у руля будет тот, кто сможет грамотно использовать эту силу в своих интересах. Кто сможет создавать такие ментальные вирусы, которые при умелом «впрыскивании» будут распространяться с бешеной скоростью, поражая сознание людей по веерному принципу. Уже сейчас попытки госпереворотов совершаются посредством Интернета. Причем небезуспешно. Телевидение и другие традиционные СМИ против ментальных вирусов, как топор против лазерного резчика. И когда политики наконец осознают это, они выстроятся ко мне в очередь.