Вот и сейчас, бодро опустошив пару немаленьких фужеров, онпустился повествовать Мазуру с Фредом, как однажды собственными глазами виделна реке Уакалере безмятежно плывущую двадцатиметровую анаконду. Мазурдипломатично помалкивал, Фред откровенно похохатывал, а потом в отместкурассказал про первых голландских колонистов на будущем Манхэттене, которые,чтобы избавиться от лишних ртов, лютыми зимами по особенной, только им ведомойметодике месяца на три замораживали своих бабушек, дедушек и прочих бесполезныхедоков, а весной возвращали к жизни.

– Абсурд! – выкатил глаза Мюнхгаузен.

– А почему? – невозмутимо вопросил Фред. – Ты,парень, укороти свою анаконду, тогда я, глядишь, насчет голландских бабушекнемного подысправлю... Квит на квит, а?

Обиженный Мюнхгаузен надулся, полностью переключив вниманиена шампанское. Фред подтолкнул локтем Мазура и тихонько посоветовал со своейобычной простотой:

– Полковник, ты чего киснешь? Ты ее поведи гулять по палубе,а я этому петуху, если надо, ряшку почищу... Луна там, звезды, и прочиекайманы, вы ж с ней одного поля ягода, не то что я, кошачий антиквар...

Мазур взглянул на Ольгу, танцевавшую в объятиях пыжившегосяот законной гордости помощника: тьфу ты, даже этот коробейник из Коннектикутазаметил...

– Девочкам нужна романтика, как в Голливуде, –продолжал простяга Фред. – Типа того: я, мол, стою на мостике крейсера,гляжу на звезды, а на сердце так одиноко без чистой любви... Что я, не знаю,как моряки умеют? У меня кореш моряк, всех баб штабелями укладывал – так он наавианосце какой-то мелкий хрен пониже боцмана, а ты целый полковник... Не,точно, давай, я его отсеку, а ты веди девочку гулять, от нее ж умом можнорехнуться...

Мазура подмывало воспользоваться советом и принять посильнуюпомощь неожиданного союзника. Не успел – помощник проворно сменил кассету,грянуло что-то томное, в ритме танго, и Мазура ухватила за руку решительнонастроенная Мэгги:

– Пойдемте, полковник? Вы словно и не моряк, честноеслово, – на женщин смотрите, как на фонарные столбы, вас и заподозритьмогут в чем-нибудь другом, хотя я и не знала ни одного морячка, который был быголубым...

– А вдруг? – сказал Мазур, положив руки ей наталию. – В конце концов, у вас в Штатах голубые нынче – уважаемоеменьшинство, скоро, смотришь, и в большинство превратится...

– Надеюсь, обойдется, – отрезала Мэгги, прижимаясь кнему. – Если наш милашка Билли вваливает девочке за щеку прямо в Беломдоме – Америка еще на традиционный секс не наплевала... Я вас шокирую,полковник?

– Ну что вы, – сказал Мазур, колыхаясь в ритме. –Приятно видеть сторонницу традиционных ценностей...

– Вот это уже лучше, – сказала подвыпившая Мэгги,закинула ему на шею обнаженную руку и прижалась так, что все недомолвкиначинали улетучиваться. – И не пяльтесь вы на эту белокурую светскуюстервочку, все равно не обломится, такие, прежде чем пустить мужчину в постель,проверят родословную под микроскопом, у нас в Штатах таких холеных сучек тожехватает, насмотрелась, и в школе, и в колледже... – В ее голосе звучаланешуточная обида. – Только все они, если копнуть, в душе последние шлюхи...

Этот клинч все меньше напоминал танец – Мэгги прильнула кнему так, что Мазур едва мог изображать медленную пародию на танго, обараскачивались под стон «битлов»:

You’ll never know how much I really love you,

You’ll never know how much I really care.

Listen, do you want to know a secret?

Do you promise not to tell?[21]

В сторону Ольги неловко было смотреть. Мазур осторожненькопопытался чуточку отклеить от себя затянутое в тесное платье горячее тело – неполучилось.

– Выведи меня на свежий воздух, – шепнула на ухоМэгги. – Я, кажется, надралась, нужно проветриться...

– Не так уж и надралась...

– Выведи. А то шампанское на голову вылью, будет скандал...

Плюнув мысленно, Мазур потащился к выходу. Клятая девкаповисла на руке, прижималась, как к личной собственности. Едва оказались вкоридоре и свернули за поворот, остановилась, ловко прижала Мазура к стене ибез лишних разговоров забрала его губы в рот, правой рукой шаря понижеватерлинии предельно недвусмысленно. Он деликатненько высвобождался. Когда Мэггипопыталась встать перед ним на колени, дураку понятно, для чего, улучил моменти переместился правее по стеночке.

Она осталась на ногах, раздраженно спросила:

– Ты что выделываешься? Не хочешь здесь, пошли ко мне.

– А Дик?

– Дик и не пискнет, будь уверен. У нас свободные отношениясвободных людей, усек?

– Это ты так говоришь, – сказал Мазур. – А онможет об этом и не знать, выскочит с пистолетом, получится жуткий скандал, якак-никак дипломат, должен думать о репутации...

– Брось. Все так и обстоит. Пошли?

Припомнив кое-что из классики, он громко произнес:

– Ваши ковры прекрасны, но мне пора...

– Какие ковры? Какие еще, в жопу, ковры? – Онаподбоченилась, так ничего и не понимая, но догадавшись уже, что ее прелестямирешительно пренебрегают. – Ага-а... Западаешь на эту сраную аристократку?Все равно ничего не получится, такие ложатся или под активных лесби, или подкаких-нибудь маркизов с наколотым на хрене родовым гербом...

– Хватит, – сказал Мазур уже серьезно. – Давайразойдемся по-хорошему, дорогая.

– Ах ты, дипломат траханый...

Она бросилась, растопырив коготки и всерьез собираясь насовесть пройтись ими по Мазуровой физиономии. Мазур, коему услуги такой, спозволения сказать, визажистки были ни к чему, вовремя поймал ее за запястья инемного попридержал, увернувшись от удара коленкой в пах. Девочка была не изслабых, еще какое-то время трепыхалась, пытаясь его достать, но потомсмирилась, не столь уж была и пьяна. Зло бросила:

– Пусти, тварь!

– Отпущу, – сказал Мазур. – Но, честное слово,если опять начнешь дрыгаться, успокою без оглядки на пол. У вас в Штатах,насколько я знаю, феминистки в голос вопят, что к женщине буквально во всемнужно относиться, как к мужчине, не делая сексистских различий? Считай, что ихидеи меня достали до самого сердца, проникся и принял... Усекла?

– Пусти, – угрюмо попросила она. – Черт с тобой...Импотент. Буржуазная свинья...

Разжав пальцы, Мазур изготовился, чтобы при необходимостивыполнить обещанное. Мэгги, однако, отступила, пытаясь испепелить его взглядом:

– Попомнишь еще, скотина!