И мы отправились на прогулку.

В жестах Леонарда так и сквозило недоверие ко мне. Ну никак он не мог представить меня в роли поводыря. Я уж готов был примириться с этим. Но тут он вдруг решился и вверил мне свою жизнь. Небывалое дело.

Меня охватило очень странное чувство, словно я избавился от физического недостатка, о существовании которого и сам не подозревал. Мне трудно выразиться точнее. Детей у меня никогда не было, и каково это — быть отцом, — я и представления не имел. А без опыта откуда мне знать, чего недостает нашим отношениям?

Но в тот вечер недостаток восполнился. Я вдруг почувствовал себя вожаком, верховодом. Человеком, которому доверяют.

Разумеется, я не отдавал себе в этом отчета, только прежде Леонард либо чувствовал себя со мной на равных, либо заправлял. И частенько. Даже когда ему было всего пять лет.

Пожалуй, я упивался новым для меня чувством власти над близким человеком, и поэтому-то заговорил про Перл.

Всего за несколько минут Леонард вернул себе бразды правления. Ведь верить в то, что Перл не умерла и проживает где-то отдельно от нас, мог только круглый дурак.

Я был даже готов поверить в Леонардову версию событий. Только как-то не срасталось. Не такой уж я идеалист. Слишком уж все красиво выходило, чтобы быть правдой. Видите ли, ни при каких обстоятельствах, никакой силой нельзя разрушить беззаветную любовь.

Вокруг полно разведенных супругов, которые клялись, что останутся друзьями, и теперь видеть друг друга не могут. Вокруг полно матерей, подкинувших своих детей.

Это реальная жизнь, нравится она тебе или нет.

Леонард невозмутимо слушал мой нескончаемый монолог. Я копил слова годами. Я затвердил их назубок. В них были грех и вина. Но он молча слушал, сидя на скамейке в парке и почесывая Глюка за ухом.

Краем глаза я видел призрачный нимб вокруг Луны, и мне было грустно, что его не видит Леонард.

Кристаллики льда в верхних слоях атмосферы, сказал он. Совершенно справедливо. Только почему я не знал этого? Как получилось, что мне нечему его научить?

Когда мое словоизвержение закончилось, он сказал:

— Бедняга Митч. Угораздило же тебя поверить во всю эту чушь.

Вот и вся его реакция. Жалеет меня за то, что я смотрю на жизнь иначе.

Но самый идиотизм в том, что жалость чувствовал не только Леонард.

Мне и самому вдруг стало жалко себя.

Проснувшись поутру, я принял странное решение. Мне подумалось: а почему бы мне не влезть в шкуру слепого? Хотя бы на один день.

Я спустился со своей верхотуры и потыкался по углам, отыскивая, из чего бы соорудить повязку. Чистое посудное полотенце, сложенное вдоль, подошло. Я завязал глаза и застыл посреди кухни в раздумьях, что делать дальше.

При других обстоятельствах я бы заварил кофе, полистал газету, проверил электронную почту и разгадал кроссворд. Только сегодня все это не катило. Меня не покидало ощущение, что произошел какой-то катаклизм. Заведенный распорядок дня рухнул в тартарары. Все вокруг изменилось.

Я забрался наверх и плюхнулся в кровать.

Примерно через час я понял, что без кофе мне не выжить. Придется пойти и заварить. Да и Леонард скоро проснется, и его надо будет покормить завтраком. Пусть хоть хлопьев, что ли, поест. В общем, хочешь не хочешь, а пора на кухню.

Оказалось, подниматься по этой чертовой лестнице куда легче, чем спускаться. В незрячем-то состоянии. Пришлось сосредоточиться на том, чтобы не грохнуться. Хотя каждая ступенька была мне знакома давным-давно, и в подробностях. Я бы, наверное, спящим смог сбежать вниз. Только какой уж тут бег. Очередную ступеньку я нашаривал до того тщательно, будто от этого зависела моя жизнь. Упаду и разобьюсь до смерти.

Добравшись до первого этажа, я стал лучше понимать Леонарда. Каждый шаг по гостиной давался мне с трудом. Мне все казалось, что вот прямо сейчас я со всей дури шарахнусь башкой о что-нибудь твердое. Логические рассуждения не действовали, все равно я перемещался, вытянув перед собой руки и ощупывая воздух. От попавшегося под ноги кофейного столика это меня не спасло.

Когда я ударился большим пальцем ноги о кухонную дверь, мне пришло в голову, что неплохо бы обуться. Совершив новое восхождение в спальню, надел кожаные тапки. Почему-то они не слетели с ног во время спуска.

До кухни я добрался. Чувство было такое, будто я змеей прополз по вражеской территории до родного окопа. Меж мин и воронок.

Кофеварку я нашел на ощупь. Только где фильтры? Ну что мне стоит не перекладывать их с места на место каждый день? Ищи теперь, слепошарый. Под пальцами одна коробка от другой ничем не отличается, и фильтры могут находиться в какой угодно.

Зато бумажные полотенца всегда на одном и том же месте — у раковины. Чем не фильтр, в конце концов?

Кофе я держу в холодильнике. Пакет с кофе своеобразной формы, так что найти его не составляет труда. Только холодильник битком набит всякой всячиной. Замороженные продукты сыплются на меня дождем. Какая-то тяжеленная ледышка грохается прямо на ногу. Стараюсь не стонать, чтобы не разбудить Леонарда. Пытаюсь подобрать упавшее. Без толку. Все наверняка разлетелось по кухне, а я ни хрена не вижу. Ударяюсь лбом о кухонный стол и решаю заняться кофе. А это все пусть валяется.

Сам процесс кофеварения протекает без происшествий. На ощупь вполне реально заполнить контейнер кофе и проверить уровень воды в кувшине. Выливаю воду в кофеварку, одной рукой щупая, куда лью.

Вполне законно горжусь собой.

Открываю буфет, чтобы достать кружку. С полдюжины стаканов и фарфоровых чашек летят на пол. Осколки подступают к ногам.

От дверей доносится легкое шуршание.

— Митч? — спрашивает Леонард. — Что тут, к чертям, делается? Отражаешь атаки пришельцев?

— Только не входи. Особенно если ты босиком. Тут полно осколков.

— Удивил, тоже мне. Я это понял, еще когда был у себя.

Молчим. Оцениваем друг друга. Как могут оценивать две слепые родственные души.

— Что ты вытворяешь, Митч? — укоризненно спрашивает Леонард.

Мне делается стыдно, будто меня поймали на недостойном занятии.

— Подойди сюда, — говорит Леонард.

Осколки скрипят у меня под ногами. Банка замороженного сока (апельсинового?) откатывается в сторону.

Леонард вытягивает руки и щупает мою повязку.

— О, Митч. — Вот и все, что он говорит, развязывая полотенце и срывая его.

Свет ослепляет меня.

— Я просто хотел узнать на собственном опыте, до чего может дело дойти.

— О, Митч, — повторяет Леонард. — Только пойми меня правильно. Я люблю тебя и все такое, но ничего глупее я еще не видел.