– Софи, только не вычеркивай меня. Не убивай безразличием. Ты нужна мне, ты мне так нужна…

– Зачем? – рассмеялась, ощущая, как по лицу сами собой текут слезы. – Там, в доме, осталась точно такая же. Тебе же не привыкать заменять одну куклу на другую…

Он прикрыл глаза, словно смертельно раненый, отступил в сторону…

– Я это заслужил. Жаль только, что ты ничего так и не поняла…

Желтый свет фар внезапно больно ударил по слезящимся глазам – подъехало такси, которое я вызвала. Всего шаг, чтобы разорвать этот круг страдания, в который мы все оказались заключены, но как же тяжело его было сделать!

И все же я решилась. Распахнула дверцу машины, усадила внутрь Лили и, не оглядываясь, прыгнула в салон сама.

Но все то время, что машина отъезжала прочь, ощущала, как Кирилл провожал нас глазами, словно надеялся, что я передумаю, обернусь… Словно умолял безмолвно там, где не смогли подействовать слова…

Но машина неуклонно уносилась все дальше. А мне – становилось все больнее, все нестерпимее…

У независимости оказалась безумно дорогая цена.

В две души.

Глава 36

Солнечный свет коснулся лица, заставляя поморщиться, невольно приоткрыть глаза…

Вместе с наставшим утром в голову ворвались и мысли: тяжелые, давящие. На сознание лавиной обрушились воспоминания о том, что случилось накануне, отчего на душе мигом стало тошно и муторно…

Я нехотя приподнялась, взглянула на сладко спящую рядом дочь: Лили, к своему счастью, еще совсем не понимала, как за последнее время изменилась наша жизнь. И я очень надеялась, что сумею в итоге сделать так, что она никогда и ни в чем не упрекнет меня. Что сумею дать ей все, чего она заслуживает.

Но для начала не мешало бы разобраться со своей собственной жизнью.

И именно для этого – в том числе – я тут и находилась.

В старой квартире, оставшейся еще от бабушки, которой я и не знала. Или это была даже не моя бабушка вовсе? Прав ли был Лев, говоря о том, что наше с Юлей сходство неслучайно? Какую правду о моем отце знал совершенно незнакомый человек из другой страны – Ахмет? И почему женщина, которую я привыкла считать своей матерью, столько лет держала со мной дистанцию?

От того ли, что я была ей не родной, а значит – была безразлична? Или причины всего куда запутаннее и глубже?

Я намеревалась это выяснить.

Взяв дочь на руки, я направилась в первую очередь на кухню. Знала, что мама начинает свой день именно там. Кроме того, мне нужно будет приготовить завтрак для Лили, как только она проснется…

Я не ошиблась. Мама уже стояла за плитой. И, судя по развешанным, по старинке, на кухне вещам, в которых я узнала наш с Лили скромный гардероб, наше явление не осталось для мамы незамеченным.

Я застыла на пороге, не зная, с чего начать. Весь боевой настрой, с которым шла сюда, чтобы выяснить правду, стремительно гас от вида ее прямой, неприступной спины…

– Здравствуй, мама, – наконец выдавила я из себя.

Она обернулась. Лицо – все та же непроницаемая маска, лишь в глазах промелькнуло что-то непривычное, незнакомое…

– Доброе утро.

Как невыносимо официально… до кома в горле. До парализации чувств и мыслей…

Но через эту стену просто необходимо было перепрыгнуть. Иначе мне так никогда и не сдвинуться с мертвой точки.

– Я ушла от мужа.

– Я поняла.

Сухой, лишенный эмоций голос. Невидимая преграда, за которую так сложно перешагнуть…

Я снова обвела взглядом знакомую маленькую кухоньку, собираясь с духом. Заметила коротко:

– Совсем необязательно было стирать наши вещи. Я бы сделала все сама…

В ответ – лишь короткое пожатие плечами. Годы шли, но ничего не менялось…

Кроме меня. И в этот раз я не собиралась отступать, так и не получив ответов на свои вопросы.

– Не хочешь спросить, почему мы разошлись?

Вопрос вышел злым, похожим на взмах хлыста. Собственная резкость была неожиданной, незапланированной, но под ней ясно виделась уязвимость. Казалось, только взгляни в мое лицо – и все поймешь. Легко прочтешь, как все внутри меня буквально кричало: обрати на меня внимание! Поинтересуйся хоть чем-то в моей жизни! Позволь наконец заглянуть в твою!

– Какая разница? – спокойно откликнулась мама. – Если вам нужно где-то жить – оставайтесь.

Я неверяще качнула головой. Устроив дочь на диванчике, подошла вплотную к матери, остановилась прямо напротив нее, вынуждая наконец на меня посмотреть…

– Есть разница, – отчеканила твердо. – Как выяснилось, мой муж уже был женат. На моей точной копии. И теперь она вернулась.

Мама явно пыталась остаться привычно-равнодушной, но от неожиданности все же дрогнула.

Я пошла дальше, действуя напролом, ощущая, что это мой единственный шанс прорвать эту блокаду.

– А еще я только что вернулась из Стамбула, – продолжила я говорить, – и встретила там человека по имени Ахмет Чилик. Он сказал, что знал моего отца. Что я должна у тебя многое спросить…

Мама сжала губы, словно пытаясь выстоять под градом моих слов. А я в этот момент еще сильнее, еще отчаяннее ненавидела это непробиваемое упрямство, это никому не нужное проклятое молчание!

– Не хочешь рассказать мне, как два человека могут быть настолько похожи? А может, я попробую угадать? Ты не моя мать, ведь так?

– Нет!

Ее лицо исказилось, перекосилось. Вырвавшийся крик мало походил на человеческий, скорее это был рев животного.

– Я – твоя мама!

С замершим сердцем, не зная, как реагировать и что сказать, я смотрела молча на то, как по щекам ее внезапно потекли слезы. Я смотрела и не могла вспомнить, видела ли ее плачущей хоть когда-нибудь прежде…

– Вся моя жизнь пошла под откос, – выдавила я из себя и голос прозвучал надрывно, глухо. – Я заслуживаю наконец узнать правду… мама.

Она прижала руку к сердцу, словно хотела унять его стук, жадно схватила ртом воздух и повторила – уже спокойнее:

– Я – твоя мама. Я тебя родила.

– Кто тогда мой отец? И кто та женщина, что так на меня похожа?

Она молчала так долго, что мне показалось, будто она так и не ответит. Но вот губы ее разомкнулись и я услышала:

– Это случилось в конце девяностых…

* * *

Двадцать шесть лет назад

Солнце жадно припекало спину, лизало обжигающими лучами незащищенную кожу шеи и плеч, но она почти этого не замечала: ей казалось, что жизнь кончена, так какая разница, даже если она сгорит сейчас дотла?

Хрупкие плечи сотрясались от рыданий, слезы