— Вам это зачем?

— Тут оказия такая вышла, — хихикнул Потапыч, — хутор, значитца, сгорел, а вместе с ним и баня моя. Люди ушли. А кто я без людей? Вот и мне бы место сие покинуть, так сказать.

— В чем проблема? Вы же сами говорите, что здесь каждую тропинку знаете?

— Не все так просто. Связан я с этим местом клятвой. А разрушить ее может только новая клятва.

— Вы много говорите, но так ничего внятного и не объяснили.

— Слухай, парень, дело простое. Ты меня, значитца, берешь в услужение, а я уж верой и правдой, сам понимаешь, по мере возможностей.

Потапыч то ли кашлянул, то ли усмехнулся в бороду.

— Замечательно. А нам это зачем?

— Не вам, тебе, — тыкнул в меня банник пальцем, — ты веник откинул, ты уголь вытащил.

Я взглянул на свою ладонь. Так и есть, вместо золотой монеты там оказался кусок угля. Ну да, заслужил, в этом году я вел себя плохо. Проклятый Морок. Вот все им владеют кроме меня.

— Ну допустим. Так что?

— Я ж сказал, верой и правдой, до самой смерти.

— Моей или твоей? — сам не заметил, как перешел на «ты».

— А какая разница?

— Огромная.

— Нет, ты не подумай, банники, как и, прости господи, домовые, за своих хозяев горой, если надобно. Подсобить что, баньку там затопить, веников нарезать, попарить.

— Нет у меня бани. То есть ты будешь стирать, убираться…

— Коней осади! — возмутился Потапыч. — Я не домовой плешивый. А банник.

— Пойдем, Рамик, — махнул я рукой. При этом поворачиваться к существу спиной никак не хотелось.

— Я же магией могу помочь, — вскинулся Потапыч, как торговка на базаре, видя, что покупатель уходит. — Обувку вашу подсушить, к примеру. Или еще чего. Да и не с пустыми руками я в услужение иду!

Он метнулся куда-то под горелую избу и тут же появился уже с другой стороны, таща какой-то сверток и топор. Так!..

— Во, гляди, какая рубаха у меня есть.

— Спасибо, моя не хуже, — пальцем показал я на спортивную футболку.

— Да ты гляди какая!

Банник кинул ее на ближайшее бревно и стал рубить одежду топором. А после с видом заправского фокусника расправил рубаху. Никаких повреждений от деревенского орудия на нем не было. Нет, виднелись какие-то прорехи, хотя это скорее моль поела.

— Фигасе! — констатировал Рамиль.

— Во как! Против слабого урону защищает. От стрел уж не скажу, не пробовали. Что, берешь?

— Макс! — чуть не завопил друг.

— Нет, спасибо. Мы пойдем. Мутный он какой-то, — шепнул я Рамилю.

— Идите, идите. Только шагаете вы не в Терново. А роса, почитай, через два часа уже выпадет. Вы, опять же, в обувке мокрой. Да и звери всякие в лесу. И друг хромой.

Я замер, сжав зубы. Уж в чем, в чем, в логике этому баннику было не отказать. Солнце уже совсем скоро скроется. Муравейник, конечно, не закроется, но до него, то есть до Терново, надо еще дотопать. Даже если мы вернемся той же дорогой, которой пришли (и не заблудимся), будет уже ночь.

— Мне нужны конкретные условия.

— Чего ж конкретнее. Ты, стало быть, мне даешь кров. Я взамен обязуюсь оберегать тебя. Баньку опять же… Ну да, понял, без баньки. Так вот, оберегать, значитца, по мере сил. Ладно, ладно, могу мокрую одежду подсушить, но не боле. Я не домовой, чтобы с тряпкой в зубах по хате шастать.

— Как можно расторгнуть соглашение?

— Ты еще в телегу не сел, а уж думаешь, как с нее слезть. Ладно, и такое можно. Если найдется человек, который не против меня будет и я, опять же, сам захочу к нему идти, то пожалуйста.

Мне почему-то казалось, что, как говорил обычно дядя Коля, мы сейчас на пороге грандиозного шухера. И этот банник не так прост, как кажется. Да и выглядит он тем еще прохвостом. Своего не упустит. Но мне надо довести одного татарина, который убежден, что умрет в первую очередь, да и самому бы добраться. Поэтому я, скрепя сердце, кивнул.

— Ладно, что надо делать? Кровь моя нужна?

— Ага, штоф али два. И требуху всю еще. Руку дай просто свою. У нас все дела так заверяются, ручканьем.

Он пожал мою ладонь и… ничего страшного не произошло. Напротив, Потапыч повеселел, даже чуть помолодел, что ли. Потер руки, стряхнул листья с бороды и повернулся вправо, потом влево, вроде как разминаясь.

— Давайте обувку. И портки тоже. А то ведь и вправду захворать недолго.

Мы послушно сняли кроссовки и носки. Банник вроде ничего и не делал. Лишь быстро повертел их в руках, а потом отдал обратно. Но и кроссы, и носки стали сухими. Я с наслаждением обулся и встал на ноги.

С Рамилем же произошла заминка. Помимо прочего, банник стал ощупывать его ногу, с видом заправского массажиста. А потом вдруг поднялся.

— Пойдем, — свойски махнул рукой Потапыч. — Мне и самому не по душе ночью по лесу бродить.

— Макс, нога не болит, — обрадовался Рамиль. — Точнее болит, но не сильно.

— Уже хорошо, — отозвался я. — Но Потапыч прав, надо поторапливаться. Надевай скорей кроссы.

Двигались мы бодро. Даже чересчур. Быстро покинули Горелый хутор и устремились к реке. Но уже к другому мостку, который был недалеко от предыдущего, но его мы почему-то не заметили?

— А что за звери в лесу?

— Так то скарбники. Любят ребятишки на разные голоса выть, отпугивать людей от себя. Или возле них если кто ходит, тревожит. Тут уж, если к ним не соваться, то опасностей никаких не будет.

Я все присматривался к баннику и не мог понять, ошибку ли я совершил или нет. Как говорила бабушка, если ты согласился с ценой продавца на рынке, то тебя облапошили. Вот и сейчас я чувствовал нечто подобное. Мы ничего для себя не выторговывали, пойдя на поводу Потапыча. Замечательно. Теперь к плану «Устроить свою жизнь после исключения» добавился «Узнать о Потапыче или сбагрить его по возможности ближайшему знакомому». Интересно, Куракину банник за полцены не нужен?

Но несмотря на все гадости, которые я думал о новом спутнике, тот вел нас к заветной цели. Минут пятнадцать и мы вошли в лес, а спустя полчаса выбрались к Смородинке. Да, совсем в другом месте, однако Потапыч ни на секунду не усомнился в своем маршруте. И, в отличие от молчавшего Рамиля, в этом плане баннику я верил больше.

Тьма постепенно сгущалась все больше, поэтому мы торопились. В воздухе пахло ночной свежестью, слабый ветерок уже пробирал до костей, а зубы сами собой отплясывали чечетку. Я был готов даже к легкой пробежке. Согреемся, да и до ворот станет чуть ближе. Но тут вдруг Потапыч замер, испуганно.

— Что?! — чуть не налетел на него я.

— Неладно что-то. Ой неладно. Неужель не чувствуете?