– Что все это значит? – грозно спросила Лайма,обращаясь неизвестно к кому – берет, тюрбан и усы вряд ли понимали по-русски, аКорнеев как пить дать не понимал вообще ни по какому.

Тогда она перешла на английский и не без труда выяснила, чтоей посчастливилось наблюдать последствия дружеской вечеринки музыкантов, вкоторую плавно перетек дневной фуршет в Летнем саду.

– Женья – замечательный человек и музыкант! –заявил мужчина в тюрбане и халате, оказавшийся посланцем далекой Индии. –Он утверждал, что выше всего почитает ситар и людей, которые могут на немиграть.

– И виски, – заплетающимся языком промолвил тот, укоторого были светлые усы. – Хотя потом заставлял нас пить водку.

– И называл ее огненной водой. А меня – папуасом. Хотяя из Конго, – добавил желтый берет, хватаясь рукой за угол шкафа, чтобы неупасть.

Лайма решила, что праздник пора заканчивать, и строгимголосом велела:

– Кладите «Женью» на кровать, а сами – по домам, тоесть – по номерам. И быстро!

Гости покорно выслушали приказ и точно его исполнили.Непонятно, пошли они в свои номера или нет, но через пару минут их уже и следпростыл.

Корнеев продолжал пребывать в бессознательном состоянии, приэтом по лицу его скользила блаженная улыбка.

Лайма наклонилась к нему, немного потрясла за воротникрубахи и даже слегка шлепнула по щеке:

– Очнись, чудовище, ты должен мне объяснить, что всеэто значит!

Корнеев на секунду приоткрыл один глаз, мутно глянул на нееи, вяло махнув рукой, пробормотал:

– Мы женщин не заказывали!

После чего громко захрапел.

Лайма скрипнула зубами и была вынуждена отправиться в свойномер: вести воспитательную работу с бесчувственным телом – занятие глупое ибессмысленное.

Солнце еще не разогрелось как следует, а Лайма ужетребовательно постучала в дверь номера триста двадцать пять.

– Открыто! – послышался бас Медведя, и она вошла.

– Доброе утро, командир! – поздоровался Иван, иКорнеев присоединился к нему мягким тенором:

– Доброе утро!

Паразит сидел за столом и как ни в чем ни бывало попивалкофеек. Рядом стояла тарелка с остатками джема и сметаны. Вероятно, он толькочто лопал сырники. Или блины, которые любил с детской страстью.

– Ты завтракала? Заказать тебе что-нибудь? –заботливо спросил он, вытирая усы, в которых искрились капли масла.

Вместо ответа Лайма подбоченилась и гневно уставилась нанего:

– Не представляю, как в тебя может влезть хотьчто-нибудь. По-моему, с вечера ты был по самое горлышко залит алкоголем. Иглаза у тебя мутные, как у несвежей селедки.

– Ну, Лайма, ты преувеличиваешь, – сказал Евгенийпримирительным тоном.

– Да? А то, что тебя, бесчувственного, в час ночипринесли в номер посторонние люди, это тоже преувеличение?

– Обвиняемый может сказать несколько слов в свое оправдание? –спросил Корнеев. У него было ясное лицо, которое как раз и бесило Лайму большевсего.

По ее мнению, он сразу должен был начать оправдываться, ивообще…

– Нас сюда послали не для того, чтобы мы братались синдусами и африканцами.

– А вот это враки! – живо возразил Корнеев. –Ты сама отправила меня на фуршет.

– Так и было. Но я не думала, что ты пропадешь на целыйдень и приедешь верхом на новых приятелях. Давай отчитывайся о проделаннойработе.

– Хорошо, – тяжело вздохнул Евгений, – япостараюсь быть предельно точным. Значит так. Первое – вчера происходил фуршет.Второе – я целый день пил. Ну, не целый, полдня. Ведь мы с тобой рассталисьпосле незабываемого знакомства с национальными японскими забавами. Значит,все-таки полдня. А зачем напился – это самый важный вопрос. Так вот, япознакомился со всеми трио, которые приехали в Чисторецк. Но со всеми мнепришлось пить, так как никто не верил, что русский народный музыкант неупотребляет алкоголя.

– И каков же результат этой грандиозной аналитической работы? –иронически поинтересовалась Лайма. – Кроме, конечно, того результата,который я лицезрела вчерашней ночью.

– Конечно, я бы не взялся после короткого знакомстваутверждать, кто именно из них террористы, – скромно начал Корнеев. –Однако кое-что удалось выяснить. Например, что четыре группы, которые трио,выступают вне конкурса. Всего во внеконкурсной программе выступят полторадесятка коллективов – там еще и дуэты, и квартеты, и квинтеты, и так далее.

– Ну и что? – удивился Медведь. – Нам этокак-то облегчает жизнь?

– Значительно. Они, в отличие от тех, кто участвует вконкурсе и борется за награды фестиваля, прилетают на один день, выступают иулетают. То есть – находятся в городе максимум два дня.

– Это ничего не меняет, – не согласиласьЛайма. – Может быть, им для выполнения задачи и дня хватит.

– Вряд ли. Во всяком случае, они – наименее вероятныекандидаты в террористы. Что за день, даже два, можно сделать в незнакомомгороде? Не стали бы они рисковать: вдруг что-то пойдет не так, а времени исправитьуже не остается.

– Ты так уверенно говоришь о том, как мысляттеррористы, что мне даже завидно, – пробурчала Лайма.

– Голландцев можно в расчет не принимать – глубокиенаркоманы. Мне от души предлагали. Они с собой столько дури навезли – кактолько их через границу пустили? Таким точно не доверят серьезное дело.

– Разве что подорвать себя и других, – уточнилМедведь.

– Ирландцы только виски с пивом хлещут, в разговоры невступают и все норовят драку затеять. На скандал нарывались безостановочно.Избили румынского певца. Хорошо – охрана вмешалась, а то дело кончилось бымилицией.

– Из-за чего дрались-то? – удивилсяМедведь. – Культурные же люди.

– Из-за женщины. Не поделили румынскую певицу.

– Хочешь сказать – и они тоже, по-твоему, нетеррористы?

– Ага. Слишком открыты и агрессивны.

Заинтересованная Лайма подсела к нему за стол ипотянулась-таки за кофейником.

– Так-так, – поощрила она рассказчика. – Естьеще что-нибудь стоящее?

– Я бы исключил и трио из Туркмении, – важнозаявил Корнеев.

– Почему?

– Потому, что в Туркмении нет никаких террористов ибыть не может. Обстановочка в стране не та. Пока, во всяком случае.

– Да, не густо, – подвела итог Лайма. – Апритащил тебя кто? Тоже какое-то трио? Или просто сборная сильно пьющихиностранных музыкантов без четких структурных границ?