— Вы журналист?

— Да!

— К вам заглянет функционал-полицейский. — Феликс покачалголовой. — Воздержитесь от этой статьи, молодой человек.

— Ничего страшного не случится, даже если напишет, — быстросказал я. — Он пишет сенсационные статейки о всякой небывальщине: тайныеобщества, экстрасенсы, морские чудовища…

Я замолчал, а Феликс кивнул:

— Вот-вот. Пусть воздержится. Пишите лучше что-нибудьдругое, молодой человек. Что-нибудь романтическое. О любви. О животных.

— О любви к мальтийским овчаркам! — не выдержал я. Ипринялся хохотать. Я хохотал очень долго, взахлеб, поперхиваясь и сгибаясь вкресле, пока покрасневший Котя не принялся стучать меня по спине.

— Вам надо отдохнуть, — сказал Феликс, внимательно глядя наменя. — Останетесь здесь? Я могу выделить вам комнату. Или поедете к Розе? Или ксебе?

— К себе, — сказал я. Истерический хохот прошел, но мне былонеловко, как человеку, сморозившему глупость в большой компании.

— Разумно. Не стоит слишком нагружать вашу функциюотлучками. К тому же, как я понимаю, вы даже не познакомились с местнымифункционалами?

— Нет.

— Конечно, Москва город крупный, — рассудил Феликс. — У насдесять функционалов. В Москве, полагаю, больше сотни… Но не сегодня-завтра квам придут.

— «Комиссия прибудет послезавтра», — вспомнил вдруг я. — Да…действительно.

— Вот видите. Волей случая в курс дела вас ввел я вместе сРозой. Но у вас свои законы, свои правила… Возможно, вам все объяснят точнее илучше.

Феликс снова нажал кнопку звонка и сказал:

— Я попрошу Карла отвезти вас. При нем можете говоритьсвободно.

— А могу я вас сфотографировать? — спросил я.

— Ищете доказательств для самого себя? — Рестораторулыбнулся. — Пожалуйста. Только тогда с вас карточка.

О том, что мы можем и не найти башню, я подумал только когдамы проехали мимо «Белой Розы». От камешка, оставленного на парапете, было небольше пользы, чем от хлебных крошек, что сыпали за собой в лесу Гензель иГрета, — слишком много снега навалило за эти часы. От Коти помощи ждать неприходилось: подсвечивая страницы экраном мобильника, он пытался читать учебникистории.

Но все разрешилось неожиданно просто. В какой-то момент,вглядываясь в проносящиеся мимо улочки, я почувствовал: нам сюда. Ощущение былосродни тому, с которым я толковал Коте незнакомые термины или дрался сналетчиками, — чистое знание, убежденность в том, что надо сделать именно так.

Нас довезли до башни, на которую молодой официант глянул сжадным любопытством. Интересно, каково это — знать о существовании иного мира ине иметь возможности туда заглянуть?

— Мы вам что-либо должны? — спросил я, повинуясь невольномупорыву.

Хотя что я ему мог предложить? Местных денег у меня нет,рубли ему без надобности.

— Что вы, ничего. — Парень снова глянул на башню. — Мне пораехать… боюсь замерзнуть.

— Может быть, чуть-чуть?.. – Я не закончил фразу.

И в следующее мгновение понял, что люди остаются людьми дажев параллельном мире.

— Если только совсем чуть-чуть. — Парень смущенно улыбнулся.— Нечасто мастер угощает простого человека.

Я подумал, что функционал Феликс слегка лукавил, издеваясьнад Розой Белой. Нет, конечно, сам он не признавал такого высокопарногообращения. Но вот как звали его подчиненные — предпочитал не замечать.

— Мастер с удовольствием угостит вас, — сказал я. —Проходите.

И вот тут парня словно током ударило! Я уже открывал дверь,а он все растерянно смотрел на меня. Потом потряс головой. Спросил:

— Мастер приглашает?

— Заходи. — Я гостеприимно распахнул дверь.

Наверное, с таким чувством добрый католик вступает в папскийдворец. Парень долго отряхивал с ног снег. Осторожно вошел — и уставился наэлектрические лампочки с тем же восторгом, как Котя, обнаруживший фонари напарапете.

— Принеси нам, — попросил я Котю. — Ага?

— Ага, — кивнул Котя.

Исчез на минуту и вернулся — с коньяком и тремя рюмками.Возница проглотил коньяк будто воду. Нет, спиртное его сейчас не интересовало…

— Мастер… могу ли я посмотреть на ваш мир?

Я посмотрел на Котю. Тот пожал плечами: «Сам решай».

— Ну, наверное, да… — Я прошел к двери, что вела в Москву. —Недолго!

Вам доводилось видеть, как человек любуется видом дождя надсвалкой?

Была уже глубокая ночь.

Вид за дверью был не лучше, чем в Кимгиме. Темнота, грязь,смутные силуэты домов, в нескольких окнах — неяркий свет. Почему-то еще ифонари вдоль дороги не горели.

Но парень поглощал это нехитрое зрелище с энтузиазмомпервого зрителя братьев Люмьер. Потом неохотно отвернулся от двери. Прижал рукук сердцу.

— Спасибо, мастер. Я… я всегда мечтал увидеть чужие миры.

И эта дурацкая напыщенная фраза нас с Котей проняла. Мы,фальшиво улыбаясь, проводили парня до его двери — в Кимгим. Даже помахалируками.

А когда я захлопнул дверь — будто из нас обоих вынулиневидимые стержни.

Я оперся о стену.

Котя поступил проще — сел на пол. И принялся ненужно долготереть очки о рукав.

— Как тебе… их мирок? — спросил я.

— Мирок? Масоны! — твердо сказал Котя. — Мировой заговор.Чудовища. Ёшкин свет, зачем я сюда приехал!

У него в голосе прозвучала подлинная мука.

— Ты чего? — не понял я.

— Чего, чего… Ты теперь — страж между мирами, так? На летуножики ловишь, раны заживляешь, пошлину взимаешь… А я-то чего ввязался? Яникто, и звать меня никак! И рассказать не могу, ко мне функционал придет ибашку оторвет!

— Котя…

Мне и впрямь было неудобно. На меня выпал непонятно кемброшенный жребий. Да и Котя забыл, что мы были дружны. Но все равно — ячувствовал себя виноватым.

— Все у них схвачено, все завязано, — продолжал тем временемнакаляться Котя. — Повсюду все свои. И зубодеры свои, и парикмахеры. Простыелюди бьются словно рыба об лед, а вы там с жиру беситесь!

Это было уже совсем странно. Я никогда раньше не встречалсяс классовой ненавистью. Да раньше и не было никакой разницы между мной и Котей.Но сейчас я вдруг понял, что ощущал мелкий лавочник, к которому в октябресемнадцатого года зашел революционно настроенный матрос.