Слева и справа тянулась линия пляжа — я распахнул окно,глотнул соленый и одновременно сладкий, не надышаться, морской ветер, высунулсяпо пояс и огляделся. Башня стояла на песчаном мысу, словно маяк или форпост отневедомых морских чудищ.

Но почему-то я чувствовал — здесь кракенов из Кимгима нет. Аесли и есть… у подножия своей функции я любого кракена порву голыми руками.

Сбежав вниз, я распахнул дверь. Выскочил — ноги увязли впеске. Обежал башенку. Песчаный мыс, метрах в трехстах за башней — зеленый берег.Никаких следов людей. Только рокочут, набегая на берег, волны.

Надо жить не в холодной Москве и выбираться к морю чаще чемраз в год, чтобы поступить иначе. Я разделся догола, добежал до берега и вошелв воду. Она была по-утреннему прохладной, но вполне сносной. Метров пять я брелпо песку, погрузился по пояс, после чего поплыл. Через минуту осторожно пощупалногой дно — дна уже не было. Я так и повис в соленой прохладной воде, слегкаподгребая руками и глядя на встающее солнце. Потом развернулся и посмотрел наберег, на свою башню.

Нечего было и удивляться, что в этом мире башня выгляделакак маяк. Стены из серого камня и розового ракушечника. На самом верху —зарешеченная площадка, слабо поблескивающие зеркала и стекла. Интересно, какзажигается свет? И должен ли я выполнять работу фонарщика?

Наверное, должен.

Окунувшись с головой, я поплыл в сторону берега.

Новый мир — хорошо. А старый друг — лучше. Я должен спастиКешью.

Я снова принял душ — вода в море была соленой. Не удержалсяи еще раз постоял у окна, выходящего на море.

Солнце уже поднялось над горизонтом. От моря начинал дутьлегкий теплый бриз.

Всегда завидовал тем, кто живет у моря.

А теперь оно у меня собственное — прямо за порогом. Впятнадцати минутах пешком от метро «Алексеевская».

Закрыть дверь снаружи было нечем. Да и не нужно. Если ужбашня за ночь выращивала целый этаж с кухней и ванной комнатой, то не впуститьвнутрь бомжа она сумеет. Надвинув капюшон на мокрые волосы (солнце — этохорошо, но осень никто не отменял), я двинулся к метро. Денег оставалосьнемного, а я ведь собирался честно выкупить Кешью…

И тут мне пришла неожиданная идея.

Я остановился и начал голосовать. Уже через минутупритормозил «жигуленок» с мордастым лысым водителем, похожим на молодого актераМоргунова.

— До Студеного проезда, — сказал я дружелюбно.

— И скока?

— Полтинник. — Я улыбнулся еще шире, хотя меньше чем с сотнии разговор можно было не начинать. — Я думаю, этого достаточно.

— Да за глаза! — искренне воскликнул водитель. Перегнулся,открывая дверь. — Садись!

Способности таможенника явно не ограничивались знаниемредких слов и умением ловить в воздухе ножики. Водитель что-то довольномурлыкал себе под нос, а я расслабленно смотрел на проносящиеся мимо дома.Хорошо ехали, без пробок.

— Вот читал я тут недавно Генри Миллера… — неожиданно изрекводитель.

Вид водителя не внушал надежд даже на то, что он читалмодных Мураками и Коэльо. Честно говоря, насчет Тургенева, Джека Лондона иСтругацких тоже существовали изрядные сомнения.

— Что именно? — спросил я. — «Тропик Рака»? Или «ТропикКозерога»?

Водитель уставился на меня в полном изумлении.

— Ну ничего себе! А ты-то откуда такие книги читал?

— Довелось… — Я и сам растерялся. — В юности, в родительскойбиблиотеке…

— А, понятно. — Водитель успокоился. — Слушай, вот непонимаю я этой высокой литературы! Читаю, читаю… Что за беда такая? Есливысокая литература — значит или говно едят, или в жопу трахаются! Вот как себяпересиливать — и читать такое?

— Вы не пересиливайте, — посоветовал я. — Читайте классику.

— Я Тютчева очень люблю, — неожиданно сказал водитель. Изамолчал — как отрезало. Так мы и доехали до Студеного проезда — молча и вразмышлениях о высокой литературе. Я попросил остановиться, чуть не доезжая досвоего — бывшего — дома. Вручил водителю пятьдесят рублей, которые былибезропотны приняты.

Странные встречи иногда происходят без всяких чудес.

Тому, кто дал имя Студеному проезду, не отказать ни внаблюдательности, ни в чувстве юмора. Летом Студеный — вполне милая улица, закоторой кончается Москва и начинается Россия. Но осенью и зимой он вполнеоправдывает свое название. Сразу вспоминаются святочные истории о девочках соспичками и куда более реальные, пусть и менее душещипательные, криминальныехроники об алкоголиках, прилегших отдохнуть в сугроб.

Я медленно обходил свой дом, пытаясь понять, как именно будудействовать. Воспользуюсь способностями функционала? Выбью пинком дверь, схвачусвою собаку и убегу? А хватит ли способностей? До башни — ровно десятькилометров.

Ровно?

Да, ровно. Плюс-минус пятьдесят метров. Я это знаю. Словнопопискивает зуммер в телефонной трубке, которую слишком далеко отнесли от базы…

Что ж, значит, если мне захочется покуролесить где-нибудь наПражской — у меня ничего не получится. Там я стану обычным человеком.

Но здесь, пожалуй, способностей у меня бы хватило. Я мог —точно мог — вскарабкаться по стене нашей девятиэтажки до соседских окон. Ижелезную дверь мог выбить. Или, к примеру, открыть хорошие итальянские замкиканцелярской скрепкой. Это все входило в положенный таможеннику наборспособностей.

Вот только я не хотел — ни воровать, ни грабить. Оставшиесяу меня пять тысяч рублей — это та сумма, за которую могут продать случайнодоставшуюся породистую собаку. А могут и не продать…

Но тут я вошел в свой старый двор, и вопрос отпал. Надетской площадке, где дети отродясь не играли, среди унылых бетонных грибочкови гнутых железных качелей, соседская девочка выгуливала Кешью.

Очень удобная ситуация! Подойти, прикрикнуть на ребенка,забрать собаку… Родители и в милицию обращаться не станут. Порадуются, что с самойдевочкой ничего не случилось.

А девочка сияла от счастья. Крепко сжимала поводок,оглядывалась по сторонам — ей хотелось зрителей. Она выгуливала собаку.Настоящую. Свою собственную! Я поймал ее радостный взгляд, меня она не узнала,конечно же. И понял, что отобрать собаку не смогу. Ну… если только Кешью сам небросится мне навстречу.

Кешью не бросился. Деловито бегал по площадке, выбирая местапосуше. Принюхивался к меткам соседских собак. Кое-где задирал лапу и оставлялответное послание.

Я подошел поближе, достал сигареты и закурил. Кешьюжизнерадостно тявкнул и подошел ко мне. Он никогда не был слишком агрессивными, если, по его мнению, хозяину опасность не грозила, готов был поздороваться спрохожим.