— О Маргерит? Да, вчера она к нам заходила. Сказала, что собирается поехать отдохнуть. Что она говорила, Уилл, куда она едет?

— Конечно, в Нормандию, — ответил Мабл, стараясь сделать вид, будто знает об этом не больше других.

— Так я и думал, — опять вздохнул Коллинз.

Супруги молчали. Коллинз немного погодя снова заговорил:

— Значит, уехала… Я думаю, навсегда. А я даже не знаю… не знаю, одна ли.

— Но разве она вам ничего не сказала? — Миссис Мабл, вдохновленная робкими заигрываниями мужа, была в этот вечер неудержима.

— Ничего. Я даже не знал, что она уезжает… Она хорошо подготовилась. Все забрала с собой.

— Как все? — непонимающе переспросила миссис Мабл.

— Все. Все наши деньги. И свои вещи. Осталась только квитанция о продаже мебели. Сегодня утром нашел… — Коллинз спрятал лицо в ладонях. — Вчера она уехала, — добавил он без всякой связи с предыдущим.

Супруги не утешали его: в этом явно не было смысла. Стояла тяжелая тишина. Потом Коллинз встал, взял свою шляпу. Секунду поколебавшись, он произнес слабым голосом:

— Прошу прощения за беспокойство… Мне… я хотел узнать… — Затем, уступив нахлынувшим чувствам, добавил: — Так неудобно — спрашивать у чужих людей о своей жене. Но… я не хотел, чтобы она уезжала. Не хотел…

Он едва не заплакал, но, сдержавшись, повернулся и двинулся к двери. Мабл пошел за ним. Без всякого энтузиазма, лишь из вежливости, он предложил:

— Если я могу что-нибудь для вас сделать, мистер Коллинз…

— Не думаю, что вы мне чем-то поможете, — уныло ответил тот.

— Денег, может быть?..

— Нет, деньги мне не нужны. Это ей нужны были деньги.

Коллинз, опустив плечи, побрел к выходу. Бегство жены подкосило его сильнее, чем ожидал Мабл. Видимо, рассказы Маргерит о том, как плохо они живут с мужем, содержали лишь половину правды…

— Все же, если я могу для вас что-нибудь сделать… — еще раз сказал Мабл.

Коллинз, однако, вновь отказался от несмело предложенной помощи. Спотыкаясь, едва держась на ногах, он ушел, растворившись во тьме. Мистер Мабл вернулся в гостиную; глаза Энни были полны слез.

— Бедняжка… — тихо сказала она.

Мабл кивнул.

— Что она за мерзкое существо, эта женщина! — продолжала Энни. — Я в первый же момент поняла, что она… ты понимаешь какая.

Миссис Мабл в свое время ничего такого, конечно, не думала. Но сейчас, после всего, что произошло, она была твердо уверена, что мнение у нее уже в то время сложилось определенное.

— Несчастный Коллинз… Для него это, видимо, очень большой удар, — заметил Мабл.

— Наверное, он очень сильно любил жену. Бедняжка! А она уехала и бросила его одного. Негодяйка!..

Слезы еще обильнее выступили у нее на глазах. Чувства бурной волной вскипали в груди миссис Мабл. Муж посмотрел на нее странным взглядом. Сердце у обоих отчаянно колотилось.

— Ты бы такого не сделала, верно? — сказал Мабл, беря ее за руку.

Энни бросила быстрый взгляд на мужа. И тут же опустила глаза.

— О, как ты можешь говорить такое? Ах, Уилл, Уилл, дорогой…

Больше слов было не нужно. Но когда Мабл поцеловал жену — щеки ее все еще были мокры от слез, — его захлестнуло странное чувство вины. Поцелуй его шел от самого сердца. Как, наверное, в свое время это было с Иудой…

Как это ни невероятно, на какое-то время в доме 53 по Малькольм-роуд поселилось счастье. Черное марево страха поднялось, хотя и не рассеялось; Энни Мабл, напевая что-то высоким, надтреснутым голосом, ходила по дому, и работа кипела у нее в руках. Между супругами не прозвучало ни единого слова о висящей над ними грозной опасности; но теперь, когда оба они знали о ней и, как поняли, были способны жить с этим знанием, тень не казалась уже такой давящей. Тяжесть стала действительно общей, а груз, добровольно разделенный на двоих, становится вдвое легче.

Энни бегала по лестнице вверх и вниз и пела. Мабл, сидя в гостиной, все время слышал ее тоненький голос и тихие шаги. Пение жены уже не заставляло его хмуриться; шаги ее теперь не были такими пугливо-осторожными, как прежде. Виски не влекло больше мистера Мабла с такой непреодолимой силой: ему не требовалось любой ценой дурманить свой мозг. Губы Мабла часто кривились в странной улыбке (он не улыбался уже много месяцев), когда он думал, что все изменилось с тех пор, как он вновь заметил жену. Он в самом деле был этому рад — и, вспомнив о жене, каждый раз улыбался. И каждый раз ощущал прилив спокойствия и уверенности. Может быть, веселость Энни была жалкой, может быть, немного смешной… Важно, что она была заразительной. В сердце мистера Мабла поселилась радость, и зажгла эту радость жена, которая так любила его.

Даже когда он рассматривал ситуацию с самой низменной, шкурной стороны, все равно она была выгодной: ведь полезно иметь в доме преданного помощника, который достаточно много знает о фактической стороне дела, чтобы в случае опасности прийти на помощь.

Мистер Мабл, как оказалось, был даже способен, отбросив ко всем чертям свою манию и оставив клумбу на жену, пойти побродить немного по окрестным улицам. Несмелые лучи весеннего солнца согревали его, и, пока другие прохожие, кутаясь в шубы, норовили скорее убраться домой, он, щуря привыкшие к лампе глаза, благодарно моргал, поднимая лицо к солнцу.

Что касается Энни, ее словно подменили. Дома она все время пела; домашняя работа казалась ей детской игрой: так приятно было сознавать, что ее дорогой Уилл думает о ней. В каком-то шкафу она наткнулась на пыльную поваренную книгу, которую ей подарили на свадьбу; она не заглядывала в нее лет семнадцать, с тех пор как родила Джона, потом Винни, и ей пришлось отдавать им все свое время. И вот сейчас она весело — хотя чаще всего без особых успехов — принялась готовить любимому муженьку всякие вкусности. Энни еще семнадцать лет назад поняла, что если ты хочешь следовать поваренной книге миссис Битон, то тебе потребуется много денег. Но деньги у нее сейчас были, желание — тоже. Так что теперь она вечерами часто сидела, с головой углубившись в работу: составляла заказы в большие продовольственные магазины, внося в список всякие диковинки, названия которых раньше ей и в голову не приходили: крабов, спаржу, гусиную печенку и прочее. Счета мистер Мабл подписывал не моргнув глазом, чувствуя, что деньги, добытые им с таким риском в те времена, когда он гнул спину в банке, наконец-то приносят пользу. Чувство это возникло у него впервые.

Да и личные траты миссис Мабл начали, слава Богу, расти. На Бонд-стрит она больше не рисковала соваться: слишком трудно было выносить неимоверное высокомерие молодых дам в тамошних магазинах. Даже Кенсингтон-Хай-стрит была для нее чрезмерно аристократичной. Зато на Рай-лейн она чувствовала себя как дома. Тамошние магазины, лавки и лавочки в рекламных объявлениях гордо величали свою улицу «Риджент-стрит Южного Лондона» — и по мере сил делали все, чтобы соответствовать этому хвастливому названию. Худощавая фигурка миссис Мабл и ее глуповатое личико, которое в счастливом возбуждении становилось почти красивым, скоро примелькались в этих краях. Она часто появлялась в больших универмагах, тут что-то заказывала, там что-то примеряла, но, несмотря на большие деньги, общалась с продавцами так, словно извинялась, что вынуждена их беспокоить. Эти прогулки по магазинам стали для нее самым приятным времяпрепровождением, настолько приятным, что она испытывала почти сожаление, покупая все, что придет на ум, и не заботясь о том, во что это обойдется. Но, уйдя с головой в покупки, она вдруг бросала все и мчалась на остановку автобуса, вспомнив, что ее дорогой Уилл один дома и, наверное, соскучился без нее…