Пока его не было, Энни сидела в гостиной. Она ощущала во рту сухость и неприятный вкус, голова кружилась, контуры предметов дрожали и раздваивались. Все тело ломило, болели суставы. И тем не менее она радовалась про себя, что муж так мил и внимателен к ней.

Едва Уилл ушел, в дверь постучал почтальон и бросил в щель письмо. Это была одиннадцатичасовая почта, когда доставляли письма с континента. Энни кое-как дошла до двери, подняла письмо и вернулась с ним в гостиную. Только усевшись в кресло, она посмотрела на конверт: ноги у нее подкашивались, и вряд ли она смогла бы читать стоя. Но ее очень интересовало, что это за письмо. Вдруг там весточка от Винни.

Адрес на конверте был написан странно. Буквы были большие и клонились в разные стороны. Первая буква была заглавная А. Вторая — М. Третья — W. Письмо пришло, по всей видимости, из-за границы, потому что адрес кончался словом «Англетер». Энни знала, что на каком-то иностранном языке это — Англия.

А М. W. Marble

53 Malcolm Road

Dulwich

Londres

Angleterre[5]

Энни долго смотрела на конверт. А и М — это точно ей: ведь ее зовут Энн Мабл.[6]Мешала, правда, буква W[7]и еще то, что перед именем не стояло Mrs (миссис). Но кто его знает: вдруг за границей на письмах не пишут «миссис»… A W — что ж, разве это не может означать, что письмо от Винни? Энни открыла конверт и вынула письмо. Она прочитала первые строчки, и лишь тут до нее дошло, о чем идет речь, и она стала читать внимательнее, а потом в полуобморочном состоянии откинулась на спинку кресла. Письмо было написано по-английски; начиналось оно словами: «Милый, родной мой Уилл!»

Собравшись с силами, она прочла письмо до конца. Поняла она в нем не все: язвительную иронию, которой пропитано было письмо, ее затуманенный высокой температурой мозг воспринять был не в силах. Но и то, что она поняла, оказалось достаточным, чтобы разбить ей сердце. Текст был полон самых горячих, самых нежных слов, обращенных к Уиллу; там были намеки на что-то такое, о чем она понятия не имела. А в конце была просьба прислать денег: «Столько же, как в прошлый раз, дорогой».

Энни сидела, потеряв представление о времени; письмо смялось у нее в руке. Обратного адреса на конверте не было, подпись тоже была неразборчива, там стояли какие-то французские слова. Но миссис Мабл догадалась, от кого это письмо. Отчасти интуитивно, отчасти потому, что узнала стиль. Слезы, которые принесли бы ей облегчение, не могли пролиться из-за сильного жара. Она не в силах была что-либо сделать — лишь сидела, отдавшись течению обрывочных, причудливых мыслей… Итак, все мечты и надежды напрасны: Уилл не любит ее. Он пишет письма этой француженке, посылает ей деньги… Нежность, страсть, которыми он недавно («Господи, как раз после того, как уехала эта женщина», — сообразила Энни, и из груди ее вырвалось короткое глухое рыдание) так удивил ее, — все это не более чем притворство… Как ни странно, она сделала правильный вывод: муж пошел на это ради того, чтобы она была в хорошем настроении… ведь он догадался, что ей известна его тайна. В путаном круговороте мыслей почти созрело решение: при первом же удобном случае пойти в полицию. Но потом она передумала… Она слишком любила мужа. Сердце ее было разбито… Она была бесконечно несчастна.

Ей казалось, она просидела так много часов…

Наконец пришел Мабл. Услышав скрежет ключа, Энни нашла в себе силы спрятать письмо на груди. Когда муж спросил, как дела, она простонала: «Кажется, я заболела. О…» И уронила голову на грудь. Энни в самом деле была больна, очень больна. Мабл уложил ее в постель — на огромную позолоченную кровать, где по спинкам все еще ползали купидоны, а сверху, в кистях и рельефных узорах, нависал роскошный балдахин. Немного полежав, Энни собралась с силами, чтобы раздеться, но прежде чем позвать мужа на помощь, она спрятала письмо в свой тайник.

На следующий день ей стало хуже. Мабл с тревогой склонился над ней. Энни металась среди подушек на сверкающей позолотой кровати; мужа она едва узнала. Мабл был растерян и испуган. Он понятия не имел, как надо ухаживать за больными. В доме не было даже градусника. Если Энни умрет… Нет, об этом он не хотел думать. Правда, тогда его тайна будет известна только ему одному… Но минусов тут гораздо больше. К тому же, если она умрет, не получив врачебной помощи, это может заинтересовать полицию… Будь что будет, придется вызвать врача. В доме, который он так старательно сторожил, появится-таки чужой человек. Но ничего не поделаешь, иного выхода нет. Он принес жене все, что может потребоваться больному; немного подумал: не придет ли в голову еще что-нибудь? Затем тихо спустился вниз, вышел на улицу и двинулся вдоль домов, вспоминая, где он видел на парадной двери медную табличку врача. Горничная в белой наколке выслушала его и сказала, что доктор непременно будет.

Доктор Аткинсон, худощавый, неопределенного возраста, похожий на крысу человечек с песочного цвета бровями и волосами и с дружелюбным взглядом из-под пенсне, нащупал у миссис Мабл пульс, измерил температуру, прислушался к затрудненному дыханию, посмотрел, как она мечется в постели. Энни была без сознания и бредила; дважды она пробормотала нечто такое, чего доктор не понял. Повернувшись к Маблу, он спросил:

— Кто ухаживает за больной?

— Я, — ответил Мабл угрюмо.

— Вы один?

— Да. Дочь… ее сейчас нет дома.

— В таком случае хорошо, если бы вам кто-нибудь помогал. Соседка, знакомая… Нужно очень внимательно заботиться о больной, если мы не хотим, чтобы у нее было воспаление легких.

Мабл смотрел на него пустым взглядом. Пригласить кого-нибудь в помощь? Чтобы в доме болтался чужой человек? Чтобы высматривал и вынюхивал?.. Чтобы сидел возле Энни?.. То, что Энни произнесла в бреду, не понял лишь Аткинсон. Мабл же понял — и содрогнулся.

Доктор оглядел комнату, такую странную от обилия позолоты и завитушек. Он попытался прикинуть, каков же доход этого человека; он уже догадался, что на службу Мабл не ходит.

— Что если вам взять сиделку? — спросил он. — Я могу прислать ее.

Мабл вдруг заговорил, быстро и горячо. Этого он уже не мог выдержать.

— Нет-нет. Не нужно сиделку. Я сам за ней буду ухаживать. Сиделку я не хочу.

Аткинсон пожал плечами.

— Нет так нет. Но ваша супруга нуждается в очень хорошем уходе, вы должны это знать. Нужно делать следующее… — И он объяснил, что следует делать Маблу. Но, объясняя, не переставал размышлять об этом странном человеке, который живет вдвоем с женой в убогом домишке, обставленном, как Букингемский дворец, дочери у него… сейчас нет дома, сам он не работает и ни за что не соглашается, чтобы кто-то ухаживал за больной женой.