Универсальная отмычка, — память, — всегда висела на связке ее ключей. Теперь оставалось только одно — попасть в квартиру Тарасюка.

Крестовская бесшумно поднялась на последний этаж. Несмотря на то что квартира уголовника была отдельной, она находилась под самой крышей. На узкой лестничной клетке никого не было. Зина аккуратно открыла отмычкой дверь.

В нос сразу ударила вонь — Крестовская очутилась в невероятно грязной прихожей, заваленной пустыми бутылками. Было понятно, что уголовник пил. Возможно, и свое последнее преступление он совершил в состоянии алкогольного опьянения.

Темно, грязно, лампочка в прихожей перегорела, и никто не стал ее менять. Зина двинулась в кухню.

Кухня представляла собой сплошной ад. В ней вообще не было чистой посуды — груды грязных мисок, тарелок, стаканов покрывала плесень. Плита была черной от грязи и жира. Вместо скатерти стол был накрыт рваной, засаленной газетой. На этом столе лежали остатки копченой рыбы, которые просто невероятно воняли…

Преодолевая отвращение и тошноту, Зина принялась делать обыск во всех шкафчиках, шкафах, на полках. Какой там редкий мексиканский перец! Здесь вообще не было никакой еды! И, судя по всему, уголовник питался одной водкой.

Ничего, наталкивающего на мысль о преступлениях, здесь не было. Крестовская пошла в комнату.

Там было очень мало мебели. У стены стояла раскладушка, накрытая пледом. Шкаф с поломанной дверцей — у противоположной стены. Один стул. И все. В этом убожестве ничего даже спрятать было негде! Зина принялась осматривать кровать.

Белье, наверное, не меняли полгода минимум, от кровати шла просто жуткая вонь. Но там ничего не было. Крестовская не нашла никаких следов, пусть даже отдаленно наталкивающих на мысль об убийствах.

В шкафу на гвоздях, просто вбитых в стенку, висело несколько очень старых, грязных вещей. Валявшиеся внизу стоптанные ботинки были завернуты в рваные газеты. И больше ничего.

Зина опустилась на единственный стул. В попытке закрыть непонятное дело в милиции были готовы списать его на кого угодно. Нашли какого-то уголовника, человека с преступным прошлым. Было ясно, что его уже не спасти. Да и стоило ли спасать? Судя по тому, как он жил, этот тип был абсолютно конченым типом.

Но ясно было и другое: никаких девочек Виталий Тарасюк не убивал! Он не видел их в глаза! Интересно, каким образом оперативник объяснил, как этот конченый алкаш доехал до Овидиополя и там выбрал себе жертву?..

Крестовской было страшно, печально, но ничего сделать она не могла. Кроме одного — продолжать свое расследование. Бершадов хотел, чтобы оно продолжилось. Он ясно дал ей это понять. А значит, нужно идти дальше.

Зина медленно вошла в соседний дом. Никто из следователей не пошел бы снова в квартиру Раевских после хамства отца погибшей девочки, посчитав, что это бессмысленно. Никто. Но только не она. Идти к Раевским еще раз было просто необходимо — Крестовская это знала точно.

Во-первых, для того, чтобы снова понаблюдать за реакцией отца, во-вторых, чтобы задать вопрос, который ее мучил. И ответ на этот вопрос она хотела получить.

Но дверь открыл не Раевский, а заплаканная женщина. Она взглянула на Зину, и по выражению этих глаз та поняла, что женщина мертва.

Крестовская снова представилась — она понимала, что Раевская ее не запомнила. Женщина провела гостью в гостиную. К сожалению Зины, отца дома не было. Они сели.

— Экзотические блюда? — Женщина посмотрела на Крестовскую как на сумасшедшую, как только та задала вопрос о специях и приправах, которые хранятся в их кухне. — Какие блюда? — пожала она плечами. — После смерти Сонечки я больше не готовлю дома.

— А раньше? — Зина не спускала с нее глаз.

— Раньше старалась… готовила полезную, здоровую еду… для ребенка… — еле слышным голосом женщина произнесла конец фразы.

— Вы позволите посмотреть? — Крестовская поднялась с места. — Это действительно очень важно. Проведите меня на кухню.

Конечно, с ее стороны это было наглостью. Раевская могла сказать, что осмотр кухни — только с ордером прокурора. Но вместо этого она тоже поднялась и повела ее за собой.

На кухне было заброшено и пусто. Было ясно, что здесь давно уже не готовят, не пьют чай по вечерам. Сердце этого дома умерло, и несчастная мать умерла вслед за ним.

Зина заглянула почти во все шкафы. Раевская следила за ней безучастным взглядом. Везде царило запустение. Не было ничего, даже отдаленно напоминающего перец. И было понятно, что на этой кухне давно не убирали. Пыль покрывала все.

— Что вы ищите? — наконец спросила она.

— Это для расследования. Необходимо, — Крестовская отвела глаза в сторону.

— Я не готовлю, — мертвыми глазами женщина смотрела в окно.

— Даже для мужа? — не выдержала Зина.

— Мне все равно, что он ест.

Вдруг, закрыв лицо, Раевская зарыдала. Крестовская переждала, пока первый приступ плача пройдет, затем спросила:

— Расскажите мне о женщине, к которой хочет уйти ваш муж. Кстати, он живет дома?

— Да, дома. И я ничего не знаю о ней.

— Это неправда, — Зина говорила твердым тоном. — Каждая женщина будет выяснять все о сопернице. И вы не исключение. Почему же вы не хотите со мной говорить?

— Я не выясняла, — Раевская пожала плечами. — Их было много. Нельзя же выяснить обо всех.

Было понятно, что она лжет.

— Уходите, — внезапно сказала Раевская. — Дело не в вас. Мне просто невыносимы люди. Вам лучше уйти.

И Зина ушла, аккуратно притворив за собой дверь.

Когда порыв ветра захлопнул форточку во второй раз, Галина Петровна Ветрова, директор детского дома, встала и, резко закрыв все, полностью, окно, рявкнула на завхоза:

— Долго еще будет продолжаться это безобразие? Три человека одновременно! Вы в своем уме?

Завхоз сжалась в своем кресле. В детском доме она работала всего полгода, но было уже ясно, что с директрисой вряд ли сработается. Уж слишком жестким был характер старой большевички, закаленной в боях гражданской войны. «Компромисс» и «способность договариваться» были словами, которые никогда не употреблялись в детском доме. И сейчас Ветрова просто не могла скрыть своего раздражения!

Ну еще бы — целых три человека, работницы кухни, уволились из детского дома в течение одного дня по совершенно непонятной причине! А воспитанников дома нужно было кормить три раза в день. И посуду мыть после этих кормлений. И еду готовить — пусть самую простую, но все же…

Избалованная повариха Семеновна тут же стала в позу и заявила, что мыть посуду не будет, да и прочей технической работой заниматься не будет — не для того, мол, она училась и на кухне столько лет работала! Пусть завхоз сама становится и посуду моет.