Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так какие у тебя планы на меня, мой лорд герцог? — нарушила молчание леди Одиль. — Теперь, когда мы заодно, ты позволишь мне выезжать в свет, делать визиты и подготавливать тебе почву для занятия трона?
— Нет уж, моя леди, — усмехнулся герцог. — Это слишком опасно для нас обоих. Я предпочту, чтобы ты пока не выезжала. Тем более, сейчас траур. А потом, когда дойдет до дела, ты появишься и объявишь, что всецело поддерживаешь меня и призываешь друзей, своих и покойного барона, сделать то же самое, потому что это справедливо.
Несмотря на неумеренное тщеславие, дураком Гильом не был. Он прекрасно понимал, что, как только Одиль появится при дворе, она вполне может нарушить его планы. Ну, что же, есть и другой способ.
— А когда у нас… — баронесса сделала паузу и томно глянула на собеседника. — …дойдет до дела?
Герцог стал малиновым и нервно вздрогнул:
— Я… Ах, ты вот о чем! Все случится в день рождения моего непутевого братца, во время празднования во дворце. Осталось немногим больше месяца.
— И как я объясню свое такое длительное отсутствие при дворе? — прищурилась леди Одиль. — Я официально советница короля. Вопросы наверняка будут, и самые неудобные.
Такого поворота Великий герцог не ожидал. Неудивительно, что он привел Гильома в замешательство. Несколько секунд Одиль наслаждалась зрелищем, потом улыбнулась:
— У меня есть идея. Я объявлю о своей болезни. Она должна быть такой, чтобы ни у кого не возникло желания нанести визит и пожелать выздоровления. Скажем, Ведьмина хворь.
Великий герцог инстинктивно сделал охранный жест. Невежды считали, что эта болезнь не только очень опасная и заразная, но еще и отнимает мужскую силу. Баронесса продолжила:
— Болеют ею долго. Как раз около месяца. И никаких подозрений. Если Его величество по доброте душевной решит прислать мне своего врача, я смогу его отговорить.
Герцог кивнул:
— Согласен. Ведьмина хворь вызовет, скорее, опасения, чем подозрения.
— Только уж и ты мне подыграй, — улыбнулась Одиль. — Я ради тебя согласна запереться в собственной спальне и месяц не показываться при дворе. Но все должно быть правдоподобно. Позволь мне выделить хотя бы пару человек из моей свиты, которые будут делать вид, что ухаживают за больной. Наименьшие подозрения вызовут духовник и камеристка. Но ты должен разрешить им покидать мой дворец и выходить в город. Брат Амбруаз, как служитель Церкви, должен отчитываться перед епископом о моем здоровье и покупать лекарства, а Сабина — приносить мне еду из какой-нибудь таверны. Это все, конечно, будет для отвода глаз. А для всех остальных, в том числе и для моих собственных слуг, я буду больна.
— Ты необыкновенно мудрая женщина, леди Одиль, — с уважением произнес герцог. — Пожалуй, это действительно отличный выход. Мы так и сделаем.
— Вот и славно, — кивнула леди Одиль Де Верлей. — Я рада, что ты понял меня с полуслова, мой лорд герцог.
— А я рад, что ты на моей стороне.
Проводив Гильома Де Тайера, леди Одиль удовлетворенно улыбнулась. Она добилась того, чего хотела. Верить нельзя никому. Тот, кто выдал Великому герцогу ее сестру, скорее всего, все еще находиться в доме. Это значит, что полагаться Одиль может только на свою камеристку Сабину и духовника, брата Амбруаза. Этих двоих будет вполне достаточно. Ведьмина хворь заразна, поэтому этих двоих все будут обходить стороной. А они смогут беспрепятственно покидать поместье и выполнять все ее поручения.
Еще это позволит держать Его светлость как можно дальше Пале-Де-Тан. Великий герцог Гильом, как и многие неуверенные в себе мужчины, имел привычку вести задушевные беседы со своими пленниками. Леди Одиль Де Верлей, в салон которой мечтал попасть любой из университетских профессоров, не говоря уже об актерах, поэтах и менестрелях, находила эту привычку герцога вульгарной и весьма раздражающей.
В предыдущем разговоре с ней Гильом невольно проговорился: ее старшую племянницу, Эссу, он захватить не смог. Это значило, что можно попытаться ее отыскать, и тогда у Одиль будет еще один союзник. Самое ценное, что это будет союзник вне дворцовых стен. Второй шаг — найти и освободить Виэри. Нет девочки — нет обвинений. Разумеется, леди Де Верлей не станет в это вмешиваться и предоставит действовать Эссе. Но устранить источник шантажа просто необходимо. И уже потом, обезопасив себя, стоило подумать, как спасти Максимиллиана. Леди Де Верлей села к туалетному столику и достала шкатулку из красного дерева, где хранила самый лучший офрейнский грим.
Штрих. Еще один и еще. Тут главное — не перестараться. Леди Одиль Де Верлей всегда была уверена в том, что правильно нанесенный грим способен превратить любую дурнушку в ослепительную красавицу. А самый лучший макияж — такой, которого и вовсе не видно. Правда, теперь ее цели были совсем другими: надо было красавицу превратить в исчадие ада. Но при этом никто не должен был заметить грим, иначе все ее усилия пойдут прахом. Одиль рассчитывала, что все нарисует правильно, и те, кто мог бы заметить грим, просто побоятся подойти близко.
Штрих. Аккуратно растушевать. А теперь — рисовый клей. Секрет, который знают все без исключения актеры Трезеньеля — лучшее средство для нанесения шрамов, морщин и язв — это рисовый клей. Леди Одиль Де Верлей придирчиво глянула в зеркало. Оттуда на нее посмотрело бледное измученное лицо с запавшими щеками и с синими кругами под ввалившимися глазами. Запекшиеся губы в трещинах, язвы вокруг рта… Можно было начинать спектакль.
Прошептав молитву Единому, Одиль Де Верлей уселась в кровати спиной к двери и позвонила в колокольчик. В будуар тут ж заглянули:
— Моя леди баронесса?
Голос был грубым и незнакомым. Спальню охраняли люди Великого герцога. Этот парень был из них. Одиль медленно обернулась, давая стражнику сполна насладиться зрелищем.
— Сила Единого! — внезапно осипшим голосом прошептал охранник и попятился, осеняя себя охранным жестом. — Это же…
— Ради всего святого, пить! — леди Де Верлей умоляюще сложила руки. — Во имя Единого, дай мне воды…
Стражник содрогнулся от страха и захлопнул дверь. Одиль прекрасно представляла, что будет делать этот солдат. Сначала надо доложить командиру, чтобы тот уже
