– Вечерами отец сидел на кухне, слушал радио, сидя в старом кресле. Он обожал «Битлз», собирал их записи и много читал. Дом был завален катушечными бабинами. Это самые ценные воспоминания о нём. Маму я помню смутно.

– Я напоминаю тебе об отце?

– Ты его точная копия.

Денис приподнялся на локтях.

– Теперь я понял, что означала твоя реакция на мои слова о «Битлз». Ты со мной из-за отца? Это помогает тебе справиться с чувством вины? Плохи мои дела.

– Ты многого обо мне не знаешь, – произнесла Диана знакомые слова. – У меня нет чувства вины. Отцу исполнилось сорок, когда я появилась на свет. Поздний желанный ребёнок. Но не для матери, бывшей на пятнадцать лет младше отца. Моя мать бросила нас с отцом, отправившись искать счастье. Мы ей в этом мешали. Не знаю, удалось ли ей заполучить желаемое. И не хочу знать. С отцом у нас бывали сложные этапы. Я часто расстраивала его. И чем старше, тем хуже становились отношения между нами. Он не понимал, как воспитывать дочь, а я не осознавала, как ему плохо одному с непоседливой дочерью. Почему он не завёл новую семью, могу только догадываться. Самое очевидное – не хотел расстраивать меня и продолжал любить бывшую жену даже после предательства. Настоящая причина так и останется тайной. Отец умер девять лет назад. Я нашла его в том самом кресле. Его сердце перестало работать. Выключилось, и всё. Так сказал патологоанатом.

– Мой отец умер, когда мне было два года. Наши истории в чём-то похожи.

– Вот ещё совпадение – наши имена начинаются на Д. В них по пять букв, и три из них одинаковы!

– Ты ещё скажи, что веришь в гороскопы и печенье с предсказанием.

– Этот этап я успешно пропустила.

Лучи света фар проезжающего за окном автомобиля поползли по стене, изгибаясь и вытягиваясь. Денис навалился на Диану, убрал волосы с гладкого лба, прикоснулся к нему губами.

– Кто я для тебя?

– Ох. – Диана театрально прикрыла глаза ладонью. – Какой же ты въедливый.

– Игрушка, зверюшка, твой парень? Кто? И главное – почему я не могу отделаться от ощущения недосказанности?

– Это надо тебя спросить.

– Я это и делаю. Ты всё равно не расскажешь. Одно из двух, ты или оберегаешь меня, или не доверяешь.

Словно в подтверждение его домыслов Диана попробовала сменить тему разговора.

– Ты так и не угадал, сколько мне лет.

– Двадцать три?

– Двадцать пять.

– Старушка.

Она несильно стукнула его по спине.

– Если я старушка, то кто ты?

– Ответ лежит на поверхности – я не старушка.

– Согласна, ты старый скрипучий дед.

– А дед может как я… Э… Ну…

На этот раз она ущипнула его ниже спины.

– Ай! – воскликнул он, скорее от неожиданности, чем от боли. – Это домогательства или побои?

– Выбери, что больше нравится.

– Звучит ужасающе. Я выбираю тебя.

– Такой опции нет в списке.

– Надо добавить. – Он покрывал поцелуями идеальную грудь. Прерывистое дыхание Дианы красноречиво говорило о возросшем возбуждении. Она комкала простынь, согнутые ноги обхватили его бёдра.

– Я снова буду готов минут через десять, – признался он. – Ты не уснёшь?

– Теперь уже точно не усну.

– Хочу дать тебе послушать одну старую песню. Других у меня и нет. Называется «Letter from Spain» «Оркестр электрического света»[27]. Одна из моих любимых у «Электриков».

Он быстро натянул трусы-боксеры, пока Диана не видела, так как стеснялся ходить перед ней голым. Нужная пластинка нашлась в темноте без проблем. Пара привычных движений, и спальня-гостиная-рабочий кабинет, помещённые в одну комнату-студию, наполнились волшебными звуками. Гений Джеффа Линна раскрывался в каждой ноте. Никто не сможет переубедить его в обратном.

Три минуты прошли в благоговейном безмолвии. Для Дениса наступил момент истины. Если Диана раскритикует песню, он напьётся с горя самой дешёвой водки.

– Что скажешь? – не выдержал он, не дождавшись реакции.

– Олдскульная зарисовка о письме от бывшей подружки. Предвестник нью-эйджа. Мне понравилось.

Денис засиял от удовольствия.

– Текст для меня вторичен, – принялся он объяснять. – Главное – это мелодия. Точнее эмоции, которая она проводит. Представь, как на меня влияла эта песня в подростковом возрасте, если до сих пор завораживает.

– Что для тебя музыка?

– Эмоции. Как и всё в нашем мире, – не задумываясь, ответил он. – Музыка – это продолжение моей натуры. Это ростки, проросшие наружу из семени одержимости. Пока длится запись, пока я выступаю в роли исполнителя, весь спектр переживаний, от горя и удивления до гнева и радости, рождается и умирает внутри меня. С этим может сравниться разве что актёрское мастерство.

– Сыграй что-нибудь, – попросила она, приподнимая подушку и удобнее усаживаясь на кровати. Безликие тени плясали по обнажённому телу. Чёрно-белая картина могла стать украшением любого музея современного искусства.

– Сейчас? В монолитно-каркасных домах тонкие стены.

– Что-нибудь личное, что характеризует тебя.

Дважды его просить не пришлось. Он воткнул провод в розетку, оживляя пианино. Поставил уровень громкости на минимальное значение. Играть в темноте – всё равно что с завязанными глазами. Белые клавиши сливались в сплошную вытянутую линию. Он отмёл идею зажечь хотя бы настольную лампу. Свет неизбежно разрушит магию сумерек. Сидеть в трусах перед девушкой для него сродни подвигу, даже после секса с ней. Пальцы зависли над клавиатурой. Он перебирал в уме спокойные мотивы, пока не добрался до подходящего моменту варианта.

– Да простят меня соседи.

Основную мелодию предваряло пышное вступление в басовом ключе, без запинки потеснённое фортепианной трелью из верхнего регистра, кочующей ко второй и первой октавам, где предстояло развернуться основному повествованию. Сначала он не собирался петь и только на первом куплете сообразил, что допустил чудовищную ошибку, отыграв аккомпанемент вместо мелодии. Деваться некуда. Не желая прослыть дилетантом, он выбрал стыд. Слава богу, темнота скрывала алеющие щёки.

– Злой рыцарь Пеллеас блуждал по просторам, он гнал свою лошадь в чужие края…

Он верил, что счаааастье прожорливым взором, отыщет, сменяя луга и поля…

За руку принцессы сражался отважно, врага побеждая холодным мечом…

И сердце красаааавицы заполучая, и горы сокровищ, и замок со рвом…

Пение вполголоса позволяло попадать во все ноты. Ко второму куплету он приступил с невозмутимой уверенностью.

– …Он ждал своё счастье, судьбу проклиная, терзаясь в сомненьях, обиду тая…

И горя чужоооого не замечая, тоску утоляя бутылкой вина…

И снова усталую лошадь седлая, скакал по земле, не считая летааааа…

Быстрым движением совместил режим grand piano с chorus для исполнения припева. Средневековые церковные напевы органично встраивались в канву сюжета.

– О, рыцарь, останься! О, рыцарь, куда ты!

Чужая трава не всегда зеленей…

О,