Ничего, успокаивал себя Алексей, кончится эта гонка, и если Вешняков, даст бог, выиграет, все встанет на свои места, и я Краснова больше никогда не увижу.

Для празднования победы Леонида Вешнякова был снят шикарный загородный ресторан. В банкетном меню, которое уже анонсировали ребята, ездившие делать заказ, были вареные раки, севрюга, икра, бараньи шашлыки, жареные перепелки, множество изысканных закусок и салатов. Алексей считал этот праздник по праву своим, но идти не хотелось: мало приятного будет опять изображать из себя старого друга человека, которого ты ненавидишь. Но совершенно случайно накануне банкета он узнал, что Краснов вместе с Грачом по каким-то важным делам улетел в Москву. Настроение сразу улучшилось, и Леша решил, что теперь уж обязательно насладится общей победой сполна.

Вешняков произнес прочувствованную речь – уж что-что, а это он умел, – в которой горячо поблагодарил всех, кто активно работал на победу.

– Друзья, – сказал он, высоко держа доверху налитый бокал, – нам всем было трудно, нам всем было тяжело. Особенно вам, кто так много работал и так много сделал для того, чтобы сегодня у нас всех был праздник. Я знаю, что вы недосыпали, последние два месяца у вас не было выходных, я знаю, как страдали ваши желудки, когда не было времени нормально пообедать и приходилось довольствоваться вредной быстрой пищей. Это была очень жесткая, очень серьезная кампания, и кому, как не вам, знать об этом. Вы потратили много нервов и сил, но я вот что хочу вам сказать: именно в таких трудных, а порой просто нечеловеческих условиях и создается настоящая команда. Мы убедились в том, что мы – одно целое, и мы не только можем, но и обязаны работать вместе. Мы – один коллектив, и я сегодня точно знаю, что мне никогда не найти более надежных и более профессиональных людей, чем вы. Это не моя победа. Эта победа – наша общая!

На этом месте речь прервалась бурными аплодисментами и всеобщим «ура».

Когда у дверей банкетного зала возникло явное оживление и послышались громкие аплодисменты, он еще никого не видел. Чтобы понять причину ажиотажа, Леша прошел поближе к входу в зал, куда в ту минуту под общие приветственные возгласы уверенной походкой входил Эдуард Грач, одетый, против обыкновения, в роскошный светлый костюм. Он вел под руку жену, стройную высокую шатенку, красиво причесанную, одетую в жемчужного цвета шелковое платье. Женщина широко улыбалась, демонстрируя идеальные зубы, в руках она несла большой букет алых роз. Отставая всего на пару шагов, в зал вошла еще одна пара: Вадим и Елизавета Красновы.

Леша очень давно не видел Лизу. Иногда по воскресеньям он включал телевизор, но не выдерживал муки, морщился и немедленно его отключал. А сейчас он увидел ее вживую, и это зрелище оказалась для него куда тяжелее. Всего в десятке шагов от него стояла женщина, которая олицетворяла его мечту. Все такая же хрупкая, изящная, с длинной шеей и тонкими запястьями. На ней были элегантные замшевые туфли на немыслимом каблуке и тончайшее платье, про которое трудно было сказать, из чего оно состояло: из кружев, расшитых бисером, или из бисера, скрепленного кружевом. На шее у нее была тонкая цепочка с подвеской в форме шара из ярких темных сапфиров. Они сверкали в тон ее синим глазам. Она улыбалась, держа мужа под руку, потом обняла и расцеловала Вешнякова, его жену… После прибытия гостей, едва успевших приехать к празднованию из столицы, слово снова взял новоизбранный мэр. Но Леша уже ничего не слышал и ничего не слушал. Он смотрел на победное, довольное, ненавистное лицо Краснова, укравшего самую первую и самую страстную мечту его жизни, смотрел на Лизу – женщину своей несбывшейся надежды, такую красивую и нежную. Ему показалось, что глаза у нее, несмотря на сияющую улыбку, какие-то грустные. А может, это только показалось, а на самом деле она счастлива. Счастлива своей жизнью, в которой ему так и не нашлось места.

Он хотел немедленно вызвать такси и уехать отсюда, чтобы прекратить эту пытку, то так и не нашел в себе сил. Он продолжал пить виски, пьянеть и смотреть на Лизу. А она его так и не заметила…

После официального вступления нового мэра в должность все заместители, главы районных администраций и иные должностные лица, имевшие определенный статус, в соответствии с Уставом города были отправлены в отставку. Новые назначения держались в строжайшем секрете. Слухи противоречили один другому, все, кто на что-то претендовал, находились на пике нервного напряжения. Наконец, Алексею Михайловичу Гордееву было официально предложено занять должность начальника правового управления администрации города. Еще через час в правовое управление поступил для подготовки на согласование в городскую думу список лиц, предложенных мэром на должности заместителей главы города. На пост вице-мэра по правовым вопросам был выдвинут Вадим Борисович Краснов.

…Алексей Михайлович вошел в свой кабинет, попросил секретаршу перенести планерку с начальниками отделов на пятнадцать минут. За выборную кампанию он и правда осунулся, похудел, но тогда этому была объективная причина – серьезная рабочая перегрузка. Но и сейчас он не мог войти в свою норму. Гордеев вздохнул, достал из внутреннего кармана мобильный телефон и нажал на строчку в записной книжке.

– Здравствуй, Николай, – поприветствовал он своего собеседника, – я готов с тобой встретиться, вся необходимая информация у меня.

– О’кей, отлично, я могу хоть сегодня, скажи, куда подъехать, – ответил ему своим зычным басом Николай Босой.

Глава 11

Несколько дней после похорон Борис Анатольевич прожил у Лизы и Кати, а теперь снова вернулся в свою квартиру. Ира была рада этому, потому что навещать тестя в квартире Красновых ей не хотелось.

После короткой передышки снова воцарился немыслимый зной, жар излучало буквально все: дома, раскаленный асфальт. В атмосфере не намечалось ни малейшего дуновения ветерка, и казалось, что сам воздух стал липким, густым, трудно проникающим в легкие. В такую погоду, да еще и после пережитого потрясения, Борису Анатольевичу выходить на улицу не следует, надо пребывать под кондиционером. Ира была настроена решительно. После похорон старик совсем сдал и почти перестал принимать пищу. Она говорила об этом по телефону с Лизой, и та жаловалась, что его стало очень трудно кормить. К тому же он проявил строптивость и решил вернуться к себе домой. Захотел побыть один. Значит, там он есть вообще не будет. Ира понимала, что заставить человека, переживающего острое горе, нормально питаться, практически невозможно, у нее самой был такой период в жизни, и она прекрасно помнила, как за какой-то месяц из цветущей девушки превратилась в синего общипанного цыпленка с торчащими отовсюду костями. Но ничего, она все равно его накормит.

К Борису Анатольевичу она была привязана искренне. Еще тогда, когда все ЭТО случилось, и она, и Андрей, посовещавшись, решили скрыть от него правду и о ее беременности от Вадима, и о страшных последствиях аборта, которые ей пришлось перенести, и многие годы после этого братья навещали родителей по очереди, пересекаясь лишь изредка по случайности.

Семейные праздники, которые затевали Борис Анатольевич и Нина Григорьевна, стали самой большой проблемой. Тогда Андрею все-таки пришлось рассказать отцу об истинной причине такого положения вещей. Борис Анатольевич очень переживал, но понимал: сделать с этим ничего не может.