Слова и понятия имеют значение. На переговорах в Вассенааре израильтяне признали репарации не “распиской в окончательной индульгенции”, а лишь “возмещением”, компенсацией. Евреи не приняли немецкого выражения Wiedergutmachung – “возмещение как искупление”. Евреи требовали возмещения за разграбленное имущество и возвращения предметов искусства. Право же на прощение принадлежит лишь жертвам Холокоста – или Господу.

Законодательная база выплаты возмещения отдельным лицам была заложена в 1956 году законом о реституции – Bundesentschädigungsgesetz (BEG), который изначально устанавливал основания для получения компенсаций депортированными беженцами из восточных регионов Германии и Восточной и Юго-Восточной Европы[299].

Исторически Германия веками была скорее культурным явлением, чем государством. Множество немцев проживало за ее пределами. Так родились определения “германцы рейха” и “этнические германцы” (Reichsdeutsche – Volksdeutsche). Гитлеровская Германия идеологизировала явление, при этом сведя его к национальности; Федеративная Республика Германии, назначившая себя правопреемником Германского рейха, в свою очередь, его деидеологизировала. Это сделало возможным также признать немецкоязычных евреев “немцами по национальности”, “изгнанными из родного края” (Vertriebene) и репатриантами (Aussiedler), воистину особой категорией.

Экспозиция была многомерной. Закон BEG дополняли и уточняли в течение многих лет. Кто является немцем? В результате получилась обширная трактовка, по которой закон распространялся на всех фольксдойче. Выплата евреям возмещения основывалась на их признании насильственно переселенными.

В итоге отдельным евреям возмещение выплачивалось в зависимости от степени “немецкости” каждого – хотя притесняли всех евреев одинаково. Граждане Германии получили полное возмещение. Частичное возмещение получили те, кто имел отношение к немецкому языку и культуре. Те, кто никак не был связан с Германией, остались ни с чем.

Ключевым критерием стало “отношение к немецкому языку и культуре”. Формулировки все же были обходительными. Старались избегать выражений, используемых в гитлеровской Германии, таких как Deutschtum[300], Volkstum[301]. Они были оскорбительными для обеих сторон. От евреев также не требовалось в отличие от других депортированных признания в немецкости, в отношении евреев это считалось неуместным и оскорбительным. В конце концов бесспорным критерием отношения к немецкой культуре стало владение языком, которое проверяли в том числе следующим образом: подающему прошение о репарации предлагалось прочитать напечатанный фрактурой[302] текст. Внимание обращалось и на то, насколько свободным был язык просителя. Разногласия вызвало одобрение многоязычия. Верховный суд Германии в 1970 году признал, что закон распространяется также на имеющих отношение и к другим культурам.

Процесс оказался непростым для заявителей. Уже само заявление о своей немецкоязычности для тех, чьи родные погибли от рук немцев, было болезненным. Ситуация создавалась воистину кафкианская: от заявителя требовалось доказать, что он относится к тому же культурному кругу, что и его гонители. К примеру, в случае с Машей и Йозефом требование принадлежности только к немецкоязычному кругу было абсурдным. Особенностью процесса было и то, чтобы первое слушание проходило в присутствии израильских властей.

На ум приходит притча о привратнике из “Процесса” Кафки. Перед заявителем возникали все новые и новые двери, и каждая открывалась не без усилий.

Маша понимала, что Йозефу некомфортно в Израиле. Она принялась выяснять, могут ли они с Йозефом получить от Германии пенсии и возмещение, а также разрешение на пребывание и даже немецкое гражданство. В конце концов Маша решила действовать[303]. Поначалу Йозеф противился самой мысли о переезде в Германию (хотя по совокупности обстоятельств он имел на это полное право).

Процесс велся в Израиле, однако для завершения его необходимо было приехать в Германию.

67-летний Йозеф в апреле 1974 года поселился в предназначенном для переселенцев общежитии в Мариенфельде в Западном Берлине, для чего он, как признанный “оставшимся без средств”, получил пособие.

Последняя бумажная битва была краткой. Уже в июне представитель департамента внутренних дел Берлинского сената подтвердил, что заявление Йозефа и предоставленные им основания для признания его “принадлежности к германскому народу” отвечают требованиям закона.

Окончательное решение по заявлению Йозефа было следующим: родители Йозефа были немцами, родным и первым языком Йозефа – немецкий. Йозеф ходил в немецкую школу и учился в Берлине. Он владел немецким – как устным, так и письменным. Среди документов имелись сведения о его происхождении, сделанные Йозефом собственноручно. К тому же Йозеф был членом действовавших в Риге немецких организаций Deutscher Musikverein Harmonia und Deutscher Musiklehrerverein. При рассмотрении заявления также оценивалась достоверность сведений – надо было указать свидетелей, знавших Йозефа и его семью в Риге. Имелась в виду “семья этнических немцев” из немецкого языкового и культурного круга.

В сентябре 1974-го Йозефу выдали документ, которым он приравнивался в правах к гражданину Германии. Переехавшая осенью в Берлин Маша получила подобное свидетельство на правах супруги в феврале 1975-го. Маша и Йозеф в том же месяце подали заявление на получение гражданства. Они стали гражданами ФРГ 29 июля 1975 года, то есть спустя чуть более года после того, как Йозеф переехал в Западный Берлин, и за пару дней до открытия Хельсинкской конференции ОБСЕ по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Весной они переехали из общежития в новый дом на улице Отто-Зур-аллее в берлинском районе Шарлоттенбург, неподалеку от знаменитого дворца.

Йозефу назначили пенсию по старости, которая в результате последнего пересмотра составляла 2500 немецких марок в месяц. С получением гражданства на Йозефа стало распространяться и немецкое пенсионное законодательство[304]. Немецкий закон 1959 года об основаниях для выплаты пенсий депортированным и возвращенным (Fremdrentengesetz)[305] подразделяет имеющих право на пенсию на три расчетные группы. В соответствии с ним Немецкий пенсионный фонд отнес стаж Йозефа за первые годы жизни ко второй группе (30-летняя карьера в оркестре) и за вторую половину – к первой группе (руководящие должности). Немецкие пенсии, рассчитанные таким образом, были весьма высоки. (В связи с внушительным ростом количества переселенцев закон пересмотрели в 1992 году.) Таким образом, получивший немецкое гражданство Йозеф был приравнен в стаже и пенсии к немецким музыкантам.