В Западном Берлине Йозеф встретился с давними друзьями-однокурсниками, которые тепло приняли внезапно появившегося в городе товарища. Берлинская высшая школа музыки, ставшая правопреемницей той, где учился Йозеф, организовала в его честь небольшой прием.

Для Йозефа возвращение в город своей юности было очень важным событием. По словам Лены, отец смотрел фильм “Кабаре”, снятый в 1972 году, как минимум трижды. Фильм, основанный на опубликованном в 1939-м романе Кристофера Ишервуда “Прощай, Берлин”, по мнению Йозефа, прекрасно изображал атмосферу берлинских счастливых лет.

Друзья Йозефа помогли ему найти возможности для выступлений. По словам Лены, отец был счастлив, что снова может играть. Благодаря упорным и продолжительным занятиям Йозеф к моменту переезда в Берлин был в отличной исполнительской форме. Ему предлагали многочисленные возможности выступлений в оркестрах города, и он даже оставался на пару месяцев в Берлине один, когда Маша бывала в Иерусалиме у Лены и Даника, в ту пору уже подростка. В Германии Йозеф явно чувствовал себя лучше, чем в Израиле.

Второй муж Лены (первый брак закончился разводом в 1976-м), Евгений Шацкий, считал, что Йозефа спасли постоянные и непрерывные занятия музыкой – иначе он утратил бы умение играть. По словам Евгения, продолжившего исполнительскую карьеру в Израиле, музыкант – раб инструмента. Если он не живет с ним, инструмент бросает его.

Маша и Йозеф жили в Западном Берлине до самой смерти. Оба похоронены в Иерусалиме. Маша умерла в 1983-м в возрасте 70 лет, Йозеф – в 1986-м. Я встречался с бодрым, говорившим на красивом прибалтийском немецком 79-летним Йозефом в год его смерти, весной, в Западном Берлине.

Не зная исторической подоплеки и развития трактовок Wiedergutmachung, невозможно понять, каким образом было принято решение по заявлению Йозефа. “Кафкианский привратник” смягчился – трактовка применения закона 1956 года была радикально изменена относительно первоначальной. Правда, и количество переезжавших из СССР в Израиль и оттуда в Германию евреев было во второй половине 1970-х еще невелико. Большая часть приехавших из Советского Союза в первые годы были выходцами из Прибалтики и Грузии. О своем отношении к немецкой культуре могли заявить только выходцы из Прибалтики. И все же гибкость, с какой ФРГ относилась к евреям, обращавшимся с запросами о репарации и о получении немецкого гражданства, может считаться уникальной.

Как бы там ни было, Маша и Йозеф умерли, будучи обладателями немецких паспортов, в которых на первой странице рядом с именем значилось: “Обладатель этого паспорта является немцем”. Так Германия пыталась возместить невозместимое.

В сентябре 1971-го Лена с семьей переехала из Димоны в Иерусалим – ее муж нашел там работу. Лена тоже нашла работу в иерусалимской школьной администрации. Прирост русскоязычного населения ощущался и в школе. Ленино устное владение ивритом признали достаточным и взяли на должность тьютора для детей эмигрантов.

Зимой 1972-го радио “Коль Исраэль” (“Голос Израиля”) разместило в газетах объявление о наборе сотрудников для русскоязычного вещания. Лена подала документы, и ее пригласили на собеседование. Соискатели проходили тестирование. Основными критериями были владение русским языком и приятный голос. Обучение длилось шесть месяцев. До выпускных экзаменов дошли 20 человек. Лена попала в их число. Это неудивительно, поскольку Лена превосходно владеет русским языком – устным и письменным.

Лена начала работать стажером в новостном агентстве и до сих пор помнит, как поначалу кружилась голова – ведь это самое радио “Коль Исраэль” она когда-то слушала в Риге…

Корни “Коль Исраэль” уходят к основанной в 1936 году Службе радиовещания Палестины (Palestine Broadcasting Service – PBS).

Официально русскоязычное вещание началось в десятую годовщину Государства Израиль – в 1958-м. До этого программы на русском готовились для Би-би-си и Радио Франс, но без указания источника. Деятельность журналистов изначально была покрыта тайной, работали они под псевдонимами. Тогда в Израиле было мало молодежи, для которой русский язык был родным, а о потенциальных работниках радио и говорить не приходилось.

Продолжительность выходивших дважды в неделю программ составляла на первых порах всего 15 минут. Выпуски касались вопросов религии, культуры и жизни в Израиле. Политики на том этапе избегали, чтобы Советский Союз не начал глушить передачи. Во второй половине 1960-х стиль и частотность изменились, выпуски стали ежедневными. До Шестидневной войны и во время нее в 1967 году “Коль Исраэль” уже вел русскоязычное вещание по два часа в день, на это радио все больше обращала внимание заинтересованная советская аудитория. В 1972-м СССР все же стал глушить выпуски и прекратил это делать только в 1988-м.

В 1990-х, с началом массовой алии значение русскоязычных передач возросло и внутри Израиля, вещание стало круглосуточным, добавилась политическая составляющая.

Лена до 1995 года работала в иерусалимской редакции “Коль Исраэль” – ее выпуски адресовались по большей части жителям бывшего Советского Союза. С 1995-го и до ухода на пенсию в 2011-м Лена работала в тель-авивской редакции “Коль Исраэль”, аудиторией которой было растущее русскоязычное население страны. Лена вела еженедельную обзорную программу об актуальных событиях. Также она делала утренний обзор ивритоязычной прессы и отвечала за еженедельную обзорную программу о деятельности Кнессета.

Лена до сих пор получает письма от слушателей и поздравления с Новым годом на имя Иланы Раве – таков был псевдоним, под которым она работала на “Коль Исраэль”.

В 1991 году международная политическая ситуация изменилась, и Израиль принял участие в Московской книжной ярмарке, представляя свой стенд. Лену отправили в шестинедельную командировку для работы на ярмарке.

Возвращение в Москву стало для Лены пугающим опытом. Она помнит, как перед отъездом в мае 1991-го говорила 24-летнему сыну Данику: “А что, если в СССР произойдет вооруженный переворот?” Даник только посмеялся.

При виде советского пограничника в аэропорту Шереметьево Лена впала в панику. Причиной были, по словам Лены, необъяснимый страх и чувство беспомощности перед властью, которая снилась ей в кошмарах. Западному человеку, живущему в атмосфере свободы, сложно до конца понять чувство страха, владеющее даже бывшими гражданами Советского Союза.

Встреча с российской столицей также стала для Лены шоком. Страна была в глубоком политическом кризисе, в городе царил дефицит продуктов питания. Ходили шутки о “самых эротических (то есть голых) полках” московских магазинов.

Во время командировки Лена получила возможность съездить в Ригу. Кто-то из евреев, услышав о том, что Юнгманы уехали из страны еще в 1970-х, удивились: “Да ведь тогда еще было хорошо!” Однако для принятия решения важнее, чем бытовые условия, оказывалось отношение к советской власти и национальное самосознание.

Лене было 24 года, когда семья подала прошение на выезд в Израиль, а разрешение они получили два года спустя. Для Лены, в отличие от родителей, Израиль был домом и родиной. Распад Советского Союза и очередное обретение Латвией независимости открыли тем не менее такие возможности, о которых раньше нельзя было даже мечтать.