душу. И там уже, как хочешь и можешь, а молись всем. И кому стоит. И не стоит — тоже. Тем более! Чтобы не целая и целая одежда — осталась таковой до конца: не имея дыр изначально то там, то тут и не приобретя же их впоследствии там же! И нет, я не думаю, что тебя стриггерит треск ткани… Но куда уж мне и об этом говорить — с триггером-то и на подобное, но в разрезе уже мягких тканей. Да-да… Как от тюрьмы и от сумы… Не зарекайся. Все близко находится! И даже, а и тем более… если поначалу кажется, что это никак не взаимосвязано. Кажется!

Стоит ли как-то подытожить и подвести черту под всем этим? Под это и… эту? И нет, я не пытаюсь выяснить, на какой секунде и повторе… твой глаз не просто дернется, а окончательно задергается и… оба же, друг за другом и в такт, как два сломанных светофора рядом: для пешеходов и машин. Вот это… дискотека… кхм… века. Была бы! Просто подтверждаю тем самым, что ей никоим образом… не принципиально, что и когда же за сим идет какое-либо продолжение: в виде характеристики пола, вида, цвета волос или глаз, что и когда — нет. В разговоре или… в тебе. Да и что, собственно, иногда почти же одно и то же. Думаю, нет! Ведь она — куда проще и легче меня… на подъем: просто потому, что она… Полина. Определенно… Да… По-ли-на. И да, это и оно — как уже имя не только собственное, а и нарицательное. Да и… Ди-аг-ноз! Хотя же в представлении моем и при первом же представлении нас друг другу Женей она была… спокойнее и адекватнее, что ли. Да! Представь себе… Какое первое впечатление, оно же и обложка, однако обманчивое. Особенно — для меня: его перерабы́ и недослуги́. Но кто и не без маленькой лжи в кармане и рукаве сейчас, правда? А и особенно — когда пытаешься произвести первое хорошее впечатление. Да и тем более — когда ты не кто иной и иная, как… Полина! Которая сначала дуется, что Карина первой разгадала ее имя из разбросанных по белому ватману вразноброд букв из яркой и блестящей цветной бумаги среди наших же совместных полароидных фотографий, моя задумка, и еще каких-то наклеек и картинок, как бонус от самой же Карины, после — из-за того, что ей не нравится ее же это самое полное имя, а вот уже потом и затем, что я же беру его в оборот и за привычку только так и никак иначе ее им же называть! И конечно, совсем не потому, что ей не нравится. Долго и упорно называю… Почти довожу ее же им до ручки. Почти… Ведь все ломает момент ну, а кто не любит крутить нервы и доводить другого хотя бы периодически и в неделю раз со спокойствием в остальную пятилетку за три года, где она узнает, что я так же полно называю Александра: его полным же именем. И пусть ему не нравится… Не совсем нравится, лучше скажу так. Да и из двух зол же — ему куда труднее было выбрать. Но он с этим смирился и сжился… И ничего вот — живет-бывет. Отличается от всех… Возвышается даже! А она что, рыжая что ли? Нет. Но и не русая. «И что?». Верно. Она — блон-дин-ка. И именно поэтому… Нет. По этой же логике и что выбирать-то особо и не пришлось, не из чего и не из кого, она наконец признает за собой ту же стать и власть… Без малого же — силу! И уже позволяет мне… дозволяет называть ее именно так. И уже от себя — никак иначе! Возвращая гранату бумерангом фашисту.

И, что называется, пока кто-то там вычищает и вылизывает свои перышки — при первом знакомстве представляясь чуть ли и не великим из великих и могучим из могучих… А кто-то — Полина! С и так уже донельзя чистыми и вылизанными четырьмя средними белыми крыльями с мягкими и закругленными полноценными концами их перьев, но и в противовес тем же своим же все фиалкам — с голубым оттенком на белом, а не с белым на голубом, и так же — по их краешку, к середине — лишь наполовину, а к последнему ряду — и вовсе становясь полностью голубыми и с белыми же облачками-пушинками наверху, уже как и на их же плечах! И пытается скорее, да и на первых лишь секундах, не палить свой счастливый билетик из троллейбуса или автобуса. А ты ждал браслетика из дурдома, да? Нет. Его нет. На руках, да. И во всех же смыслах… Он же — уже давным-давно вклеен в такого же, как ты, но уже и ее. Опять же, друга или подругу… С какой-нибудь подписью… в ее же стиле: «Я люблю ромашки»! Понял, да? «Ро-маш-ка». Не понял. Название… Дурдома! Эх… и вот вновь же в полку обидевшихся и обиженных прибыло. А она обидится! Если и уже не обиделась… Наверняка! Прочитав же это… когда-нибудь. И оставив еще «эту» на десерт. Не хуже, а там и лучше, как и кому посмотреть, Александра… Жени. Да и… хлеще! Но… Иначе же я просто не могу описать этого светлячка… с каким-то искусно, не искусственно, внутренне-внешним светом: изнутри — наружу и снаружи — вовнутрь! И дотягиваясь им даже до самых дальних уголков тела и души… Светом, являющимся и влияющим на все, всех и вся… Высветляя… и порой же вовсе слепя… но и светясь же вся и всей собой… каждым участком своей кожи и ее по́рой!

Да и если Влада я еще могла описать, как… Ну ты помнишь! То с ней — будет ну слишком жестоко так обойтись и поступить, назвав… пришибленной. Хотя сама она так нередко себя и называла. Да и называет же еще до сих пор… периодически! Но и, наверное, все же это как-то иначе же слышится, когда исходит от кого-то, а не от себя… снаружи, не