не выбирать, то и ни в чем… ни в ком и никак. А и тем более — остаться или уйти. Ответ — очевиден! Как и в вопросе лучшего человека и не в этом же конкретном разрезе… тот, которого не было. Однозначно! И пусть же все это заблаговременно и безоговорочно для той или того, а там и тех, кого еще нет… Но чем и не исключительный момент, когда можно и спасибо сказать? И если и упрекнуть, то только — за позднее решение сбежать!

И без нее справятся. Да и вообще — сами! Если уж и решат — ни без кого… Сообща. Я почему-то точно уверена в этом. Все-таки — и у него был некий опыт со мной… Такой себе, как с ребенком, конечно… Но и… Какой-никакой! Как, собственно, и у Полины… И в сравнении же уже в этом с которой — Женя явно преуспел. Но и, как говорится, разделяй и властвуй: кто-то зайдет и подойдет на ранних стадиях, кто-то — и на поздних. Ну, а там — и к Александру обратиться можно, если уж и не к моему отцу: что у того, что у другого — опыта явно побольше в этом плане! И ведь в который раз убеждаюсь, как и убеждает он же сам меня… да и всех… как же хорошо, что он у нас есть. А у Полины — уже мы все! Бонусом — к ее же собственной врожденной простоте и теплоте… бескомпромиссной заботе и свету… безвозмездной поддержке и мотивации… Любви, в конце-то концов! Она-то же мне первая и посоветовала начать писать! Да… Ты бы вот со своими сестрами и братьями — так бы и пылился, будучи подарками Александра и с причитающимися в комплекте плюшками от Жени в том злополучном шкафу. Недолго, да, правда. Но и не весело! Как и долго же все… впоследствии. Живя и… Совсем. Да и как счастливо, в общем-то! Мазохистка тут из нас двоих — только одна я. Не забывай! Хоть и мне как-то гореть заживо, ты знаешь, не по нраву. Если бы не она! Припомнив еще мне и мой же ребус с ее же именем, как видеть то, чего не видят другие и видеть же это в том, что другие не замечают или чему просто не уделяют особого внимания и не придают такого же значения совсем, не как важному и значимому, а лишь как должному… И что я… именно я… должна это делать… и делать дальше, дольше и глубже! Как для себя, так и для всех остальных…

****

— Поймаю с этой дрянью еще раз… и сам… склею губы клеем! — Дернувшись от хриплого мужского голоса, раздавшегося от входа в кухню и буквально прорезавшего незамедлительно тишину, повисшую после ухода девчонок ненадолго и вырвавшись из собственных же мыслей, София и забыла, что до этого преспокойно сметала муку со стола и просыпала всю ее на пол и себя, угодив тут же и сразу же еще не только под его морскую волну и ее же пену с солью, но и из той же самой белой муки, погрузившись в одну из них с головой, а в другую еще и до ног своего черного однотонного спортивного костюма, в который она переоделась только недавно в душе, сняв в нем сразу и тот, в котором спала и, видимо, слишком рано, ведь тогда бы, не успев это сделать, пришлось бы вместе с по́том отстирывать и белые пятна, но и с одного комплекта вещей, а теперь же вот — с двух: если, конечно, не хочется убеждать затем всех, а перед этим еще и убедив себя, в заблаговременно придуманном и запланированном, хоть и неожиданно же появившемся при этом и именно же сейчас белом горошке на нем, а там и светлых звездах на темном ночном небе, а ведь и не хочется — куда уж там да и еще с утра-то пораньше и плюс же при этом к недосилам найти еще и желание на какую-либо, а и тем более сию же лирику. Прописав же практически всю ночь — она спала от силы час-два, не более, но хоть и не менее, а после же, сейчас, еще и готовила на всех так полюбившиеся Полиной блинчики и, как итог, здесь же еще и убирала их возможные, но не случившиеся клоны, их собратьев и сосестер, можно сказать, что и уничтожала улики от них: улики геноцида. Удачно? Весьма. Но и до того, опять же, как «как всегда кстати» появился же здесь и сейчас сам Егор. Да и мало еще того что с угрозой, так еще и со смешком от ее неосторожности и пугливости в одном, будучи вполне себе чистым и опрятным, свежим в своей темно-серой тенниске в черную тонкую горизонтальную полоску и в светло-серых джинсах на черном кожаном ремне в отличие от нее же все и во всем же мешковатом, хоть и удобно-свободном при этом, но и мешке же от муки и с ней же внутри ни дать ни взять, да и кто ж не пробует то, что и пока лишь готовит, так еще и грязная, будто еще выпила, выпала и упала, просыпав все самое ценное, свое и на себя же, а и чего далеко ходить-то? Тем более что все белые пятна, а ныне и разводы, еще один геноцид и в копилку же горошка — от попыток смахнуть и стереть его на скорую руку, были налицо и лице же, как и самой же одежде, руках и ногах ее. Но вот что благо и спасло его от ее же бурчания-рычания после его же уже смеха в голосину, так это вновь же отсутствие всякого марафета, как и маникюра на ней, как ни крути, а спасение утопающего — дело рук самого утопающего, в данном же и конкретном ее случае — в его же отсутствии: не сделав с собой с утра ничего, она не сделала их же наличием на себе все только еще хуже, хотя и, казалось бы, куда еще, собственно, как и лучше, хотелось же как — получилось всегда, ведь улики убрать с места преступления до их обнаружения не удалось, да и самой же убраться — тоже. Спасли бы ее мазки муки поверх неярких, да и даже ярких, хоть и каких-нибудь уже, но и иных, кроме белого, цветов