Михали прокашлялся и вскинул брови.

– Что? – спросила Реа.

– Ничего.

– Нет уж, говори.

– Странно, как ты еще можешь радоваться мелочам после сотни прожитых лет.

– По-моему, невежливо указывать женщине на ее возраст, – парировала Реа.

– Полагаю, концепция возраста тебя не касается, – возразил Михали, склонив голову набок. – Ты выглядишь не старше двадцати.

Реа нахмурилась.

– Не уверена, на сколько лет я выгляжу. Для стратагиози это и неважно.

Они почти добрались до главной площади, которую Реа видела лишь мельком в первый день приезда. Пропуская экипаж, Михали отвел девушку в сторону, туда, где стояла группа людей. Затем они отправились дальше, и Реа отметила, что юноша подстраивается под ее неторопливые шаги.

– Вероятно, тебя коробит из-за того, что ты женился на ровеснице твоей бабушки, – беззлобно пошутила она.

– Конечно, и я не могу не завидовать преимуществам долгой жизни, – признался Михали и обвел Рею взглядом. – Хотя мне кое-что непонятно. Ты наверняка много всего повидала, но почему-то напоминаешь скорее ребенка, чем старуху.

– Да, – подтвердила Реа с холодком. – Мои чары напрямую связаны с беспомощностью и наивностью.

Михали громко хохотнул, что застало Рею врасплох, и она едва не подавилась собственной слюной.

– Я бы описал тебя иными словами, – сказал он.

– Вот как?

Реа не ожидала подобного ответа, особенно если учитывать то, как о ней обычно отзывались отец и брат.

Поэтому она добавила, не подумав:

– Ведь я отказалась от зимы в Рокере, чтобы провести сезон здесь, с тобой, – слова прозвучали дерзко и вдобавок поднимали вопрос о необычном решении Тиспиры, неожиданном и для Михали.

Впрочем, он не стал ничего выспрашивать, лишь пожал плечами и заговорщически улыбнулся.

– Уверен, у тебя были причины. К тому же я произвел неизгладимое впечатление в тот вечер в Стратафоме.

– Точно. Полагаю, мне следует что-нибудь натворить, хотя бы разбить бокал у тебя в доме, чтобы с тобой сравняться.

– Пожалуйста, не стесняйся, но имей в виду – мать будет не столь благосклонна. У нас не так много изящных сервизов, как у вас в Стратафоме.

– Но я бы не назвала Стратафому верхом роскоши, – съязвила Реа. – Ну а ты никогда не бывал в Вуоморре, если не знаешь, как выглядит настоящее богатство.

– Нет смысла пересекать море, чтобы понимать простую вещь: стратагиози могут позволить себе гораздо больше, чем обычные люди.

Реа не сомневалась, что брат придержал бы язык за зубами. Позволил бы Михали выиграть в споре и учел реплики юноши, чтобы отразить их в следующий раз. Однако словесная умеренность до сих пор не вошла у нее в привычку, да и Лексос никогда не приезжал так далеко на север и не видел того, что узрела она.

– Неужели мой дом и правда столь ужасен? – спросила Реа. – Ни один из бывших супругов не чувствовал себя оскорбленным после того, как побывал у нас в гостях.

Михали задумался, опустив взгляд в землю.

– Возможно, я первым сказал об этом вслух, зато думал точно так же не только я.

Реа замешкалась, и Михали продолжил, подстрекаемый ее молчанием:

– Для тебя супруги не значат ничего, кроме очередного сезона. Однако для них ты – последняя и самая яркая глава жизни.

– Для них? – повторила Реа. – Как будто ты не из их числа?

Михали моргнул, и в глазах юноши появилась горькая печаль.

– Ты права, – согласился он. – Уж прости меня за то, что не могу смотреть в лицо смерти с тем же спокойствием, что и ты. Не забывай, мы во многом неравны.

Они двинулись дальше, но фразы Михали не шли у Реи из головы. Прежние супруги не были столь прямолинейны и даже не заговаривали о главном отличии – о том, что они умрут, а Тиспира продолжит жить.

Наконец они выбрались на площадь, обрамленную зданиями на пару этажей выше тех, которые уже встречались Рее в Ксигори, и переполненную людьми. Девушка старалась держаться ближе к Михали, чтобы не потеряться в толпе. В основном витрины были на первых этажах магазинчиков, фасады которых как раз прилегали к площади.

Открытые прилавки стояли в ряд посередине, но некоторые владельцы уже закрыли их на ночь, а другие складывали палатки. А хозяева маленьких кафе, где подавали горячие блюда и наливали каф, еще не убирали выставленные на веранды столики и стулья, где общались молодые люди, которым холод был нестрашен.

– Не считая рыбного рынка, это центр столицы, да и вообще всего, – проговорил Михали, наклонившись к Рее, чтобы девушка расслышала его в шуме толпы.

Реа заметила пустое место между зданиями на противоположном краю площади. Похоже, там должно было что-то находиться. Девушка повернула туда, осторожно лавируя между прохожими. В воздухе плавал густой и аппетитный аромат вареного мяса и овощей. Реа сглотнула. Она бы предпочла что угодно с этих прилавков обещанному угрю.

Возможно, именно здесь и передавали монету, которую зафиксировал разведчик Лексоса. Никто не смотрел на Рею, когда она была одна, но, увидев ее в сопровождении Михали, все сразу поймут, что перед ними Тиспира. Придется вернуться сюда и все изучить, рассчитывая на то, что она так и останется анонимной.

Гладкие каменные плиты под ногами стали грубее, и скоро Реа поняла почему. Должно быть, раньше тут красовалась церковь Ксигори.

Очевидно, ее снесли, как и все тизакские храмы, и на окраине площади остались скудные руины в виде осыпающейся горки камней. Вероятно, раньше церковь была сердцем города, а теперь здесь не было и памятной таблички. Поверх старого фундамента выложили новую плитку, которая оказалась светлой, не истерзанной веками, не опаленной солнцем и не потрескавшейся от штормовой непогоды. Пожалуй, если бы не толпа, Реа сумела бы различить контуры разрушенного здания.

– Как давно? – спросила Реа, оборачиваясь к Михали, который стоял поодаль, будто хотел дать ей время побыть одной. – Когда снесли церковь?

Она ожидала услышать: «Около тысячи лет назад», – поскольку на церковные здания наложили запрет и разрушили еще при власти первого стратагиози.

– Лет сто назад, когда твой отец занял пост, – с неожиданной яростью ответил Михали.

Тогда он еще не родился, но уничтожение церкви явно сильно задело Михали, как и всех тех, кто скрывался в горных лагерях.

Вполне логично, что сердцевиной сепаратистского движения является именно церковь. Это символ притеснения, напоминание о старых временах, якобы более свободных. Если бы люди хоть на минуту задумались, непременно осознали бы, как схожа система, которую они идеализируют, с правительством стратагиози.

Возможно, тут и находится городская база, о которой говорил Лексос? Очевидно, на самой площади ничего нет, ведь от церкви остались лишь камни, собранные в