мой дядя – предприниматель. Очень успешный предприниматель. Он бы никогда не стал таковым, если бы позволил себе скупать всякий неликвид.

– Он же когда-то был музыкантом…

– Главное слово здесь – был.

На несколько минут воцарилось молчание, и, дойдя до «Цветника», Зоя, казалось, уже забыла о том, что рядом с ней кто-то идёт, и погрузилась в свои мысли, как снова услышала Олин голос.

– Ты не возражаешь, если я вместе с тобой пройдусь до Оперетты – ещё несколько шагов?

– Валяй. Улица общая.

– А тебе никогда не приходило в голову, что он решил поселиться напротив Оперетты, чтобы быть ближе к музыке?

– Нет, не приходило. Потому что это не…

Зоя не успела договорить, её внимание привлекло необычное сборище. Здание Оперетты было оцеплено металлическими кордонами, приехали полицейские и журналисты. Шёл какой-то митинг.

– Знаешь, что это? – спросила Оля.

– Не знаю, – пробурчала Зоя. – Видимо, хотят, чтобы им повысили зарплату. Или что-то в этом роде. Они уже несколько дней здесь тусуются. Меня политика не интересует, я туда не смотрю.

– А ты посмотри, – сказала Оля. – Вчитайся в транспаранты.

Зоя посмотрела на людей. Сначала ей показалось, что это митинг коммунистов: люди были с ярко-красными растяжками. Но когда она вчиталась в транспарант, который держала толстая рыжеволосая женщина с золотым зубом, она побелела. «Не дадим приватизировать музыку», – гласила надпись. Худощавый мужчина в засаленной куртке держал по табличке в каждой руке. «Толстосум – враг народа» и «Музыка вне политики». А потом другой мужчина, стоящий рядом, завопил:

– Мы – не рабы шубаевской шайки!

Его выкрик подхватили остальные.

– Шубаева под суд! Шубаева под суд!

– Мы – не рабы! Мы – не рабы!

Полиция стояла и равнодушно смотрела на собравшихся, а корреспондент местного телевидения, сопровождаемый оператором с камерой, подходил то к одному, то к другому участнику и, подставляя микрофон к его подбородку, расспрашивал о чем-то. Зоя повернулась к Оле.

– Так ты пришла на митинг? Ты тоже против… шубаевской шайки?

Оля промолчала. Зоя резко повернулась и ушла прочь, подгоняемая выкриками негодующей толпы. Она хотела скорее очутиться дома и в спокойной обстановке решить, что делать. Впрочем, она уже знала. Ей нужно срочно найти Алекса и Володю и попросить их взломать сайт этой интернет-клоаки, они это умеют, и удалить злосчастную статью. Тогда, может быть, всё и успокоится. Ведь было ясно как день, что ничего, кроме происков врагов, в этой подлой статейке не было. Правдой там и не пахло, а пахло лишь умышленной ложью, сухой и зловонной, словно заплесневелый хлеб. Зоя была уверена в том, что дядя Боря предупредил бы и её, и бабушку, если бы решился на такую крупную инвестицию. А поскольку они ничего не знали, то ничего и не было.

Едва она закрыла за собой калитку, ей навстречу выбежала бабушка. Она была радостная и возбуждённая, она улыбалась. Как давно Зоя не видела бабушкиной улыбки!

Улыбка преображала её лицо. Какой же красивой она становилась!

– Молодец, Зоя! – искрилась бабушка. – Молодец!

– Я – молодец? Я вроде ничего такого не сделала…

– Как ничего? Ты же с Борей поговорила? Он уже неделю туда ездит. Коля мне по секрету рассказал, что ждёт его по четыре часа возле деревянной избы, окружённой кукурузными полями. Это же то место, где доктор Кон принимает. Молодец, что уговорила.

– Спасибо, конечно, но я тут ни при чём. Я с ним о психиатре не разговаривала…

– А кто же тогда?

– Я не знаю. Да и визитку ему не давала. Она у меня на столе лежит, сейчас принесу.

Зоя перерыла весь стол и обыскала ящики стола, но визитки нигде не было.

Часть третья

Я, Борис Шубаев

1

Московский холодный и острый дождь пропитывает его насквозь, смешивается с потом и слезами, а он бежит, и бежит, и бежит. Он знает, что не успевает к 13.00, потому что на часах уже 12.59, а он не помнит ни точного адреса, ни названия места. Знает только, что Никитская. Или не Никитская? Если бы он нашёл хоть одного человека, он бы мог объяснить, что именно он ищет, но на улице ни души, несмотря на будний день. Будто вымерло всё. А когда он, наконец, встречает мужчину лет пятидесяти, обнаруживается, что он как будто и говорить не умеет, а только блеет. Он блеет так долго, что дождь заканчивается, выходит солнце, вокруг него собираются нарядные люди – взрослые и дети – с фотоаппаратами. Они показывают на него: «Посмотри, как он смешно разговаривает», «Какой миленький, как он здесь оказался?», «Наверное, из цирка сбежал», «Надо вернуть его хозяину». Потом он вдруг оказывается у себя во дворе, но никто не узнает его. Он лежит на траве со связанными ногами и руками, и ему никак не удаётся высвободиться. Толстый мужчина в фартуке и в чёрной будничной ермолке гладит его по шее, ну-ну, говорит он, будь хорошим мальчиком, не волнуйся. Если не будешь дёргаться, тебе не будет больно. А потом он видит широкий ослепляющий клинок, слышит звук разрезаемой плоти, своей плоти, но ему не больно. Он успевает объяснить себе это тем, что нож идеально наточен. Раз, и всё. Никаких страданий, а только лёгкость, ясность, благодарность. Кровь – горячая и липкая, вытекает из его горла и втекает в землю, словно нечистоты, и он проваливается в блаженное беспамятство.

А потом он слышит голос. Эхом, издалека, но настойчиво и неприятно. Он пытается закрыть уши руками, но голос проходит сквозь руки, вибрирует в висках, стучит эхом в затылке, в горле, в груди, в животе.

– Бару-у-у-х!

– Бару-у-у-х!

– Бару-у-у-х!

Усилием воли он разлепляет веки, заставляет себя открыть глаза, а в голове ещё долго растекается, разъединяется и соединяется, словно шарик ртути из разбитого градусника, его имя. Оглядевшись по сторонам, он понимает, что едет в машине. Но куда именно он едет? Вокруг кукурузные поля, а впереди – деревенская дорога. Машина подпрыгивает на колдобинах, даром что «Мерседес». Очевидно, что они уехали далеко от Пятигорска, но куда? Спросить у Николая? Нет, Борис не хочет ещё больше обнажать свои слабости. Достаточно уже того, что было вчера.

– Сколько нам ещё ехать? – спросил Борис, всматриваясь в экран навигатора. Надо вспомнить, надо вспомнить.

– Минут десять максимум. Навигатор довезёт нас до суда, а там мы спросим… Сама клиника не нашлась. По тому адресу, что вы мне продиктовали, суд расположен.

– Видимо, ошибка какая-то, – простонал Борис.

Больше всего на свете Борис хотел сейчас развернуться назад, приехать домой, а не продолжать пути