Мадам Николь молитвенно сложила ладони перед лицом. Жанна смотрела на кружевные перчатки, на миниатюрные пальчики. Глупая старуха показала себя прекрасной актрисой. Виски стрельнуло болью от гула турбин в ушах.

– Мадам Николь, – медленно, прорываясь через это ватное облако в ушах, сказала Жанна, – мадам, снимите перчатки.

– Что?! – мадам отшатнулась.

– Перчатки снимите, будьте так любезны. Или я сама их сорву.

Мадам Николь умоляюще посмотрела поверх ее головы на полицейского, как бы прося защиты.

– За-зачем?

– Затем! – Жанна сорвала с шеи шарфик, которым прикрыла след удушения. – Ваши игры чуть не стоили мне жизни и подвергли самолет, на котором летел близкий мне человек, опасности. Думаете, я готова тут с вами церемониться?

Мадам посмотрела на нее изучающим взглядом. Вздохнула. Потом и вовсе усмехнулась, и медленно, как стриптизерша в клубе, сняла перчатку с одной руки, потом с другой.

Сзади топтались ноги, слышалось недовольное бурчание. Да, этого в сценарии не было.

– Пожалуйста, – мадам кинула перчатки на стол. – Что еще придумаете?

Жанна смотрела не на перчатки. На руки мадам, которые она опустила на край стола, держась за кромку лишь пальчиками. Да, не девичья гладкая кожа, но и не старушечья сморщенная лапка. Довольно сухая, тонкая кисть, но никаких пигментных пятен и дряблости.

– Сколько вам лет, мадам Николь?

– Могу показать паспорт, – устало ответили та.

– Вы не тянете на старушку, которой за семьдесят. Кто вы?

Видимо, Уборин сориентировался первым. Он подошел ближе.

– Мы же это выясним, – пообещал он. – Вас заберут в следственный изолятор, а там вас по-любому будут осматривать врачи.

Глаза мадам Николь сверкнули.

– Да, я предчувствовала, что вы не так просты, дорогая. – Она взялась за поля шляпки и сняла ее. Но не остановилась на этом. Седые кудельки тоже полетели на пол. Под париком оказались темно-каштановые с редкими нитками серебра волосы, стянутые в пучок.

Уборин шумно выдохнул и стиснул ручку до хруста. Посмотрел на обломки и засунул в карман.

– Дела!

Теперь без тени от полей шляпки и вуали на лице женщины явственно виднелся наложенный грим. Искусно наложенный, отметила Жанна. Прорисованные морщинки у глаз и на лбу, тени носогубных складок, точечки пигментации на скулах.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Малинин. – Ладно, замутить со страховкой, но переодеваться старухой-то зачем?

– Чтобы не узнал тот, кто мог узнать. Анатолий Борисович, можно ли пригласить сюда Лаврушина и Аверина тоже?

Мадам Николь откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. Больше она ничего не говорила и на вопросы не отвечала, хотя Уборин пытался их задавать.

Первым пришел Аверин, а с ним и Марк, не желавший оставлять отца одного. Аверин окинул гостиную взглядом, чуть задержался на мадам Николь и повернулся к Малинину.

– Что у вас? – голос был недовольный, чуть скрипучий, как со сна. Может, он и спал, когда за ним явился качок Витя?

– Немного терпения, – успокоил Малинин. – Сейчас Жанна Викторовна нам все объяснит. Так ведь?

Вскоре привели Лаврушина. Ему тоже не сказали, зачем он понадобился, поэтому на лице у него был интерес пополам с беспокойством.

– Жанночка, и вы тут? – Он уставился на всю компанию. – Представьте, что творится в Ново-си… – И тут он заметил мадам Николь, уставился на нее, но потом продолжил: – В Новосибе наркоконтроль шмон устроил. Всех трясут… – Глаза его вернулись к мадам Николь. – Ничего не понимаю. Инга? Ты?

– Степан Андреевич, вы знаете эту женщину? – уточнил Малинин.

– Не уверен, – пробормотал Лаврушин. – Но похожа. Очень.

– Ладно, не мучайте человека, – подала голос мадам Николь. – Здравствуй, Степа. Да, это я. Инга. Сазонова. Так и не ставшая Загоруйко.

– Не может быть! – Аверин подался вперед и пристально вгляделся в лицо женщины.

– И тебе здравствуй, Саша, – усмехнулась она. – Может, господин полицейский позволит мне умыться? Чтобы не смущать своих старых друзей.

– Можно, но Витя будет рядом.

Мадам презрительно фыркнула и прошла в ванную комнату.

– Это что такое? – свистящим шепотом спросил Аверин. – Степ, ты хоть что-то понял?

Инга вернулась, комкая в руках влажную салфетку, которой аккуратно убирала остатки грима с шеи. На чистом и бледном лице лихорадочно играл румянец, бескровные губы дергались, пучок она развязала, и волосы, примятые париком, свисали вдоль скул. Но даже такая, она все еще смотрелась хорошо. Жанна дала бы ей лет сорок, если бы не знала, что ей примерно столько же сколько Лаврушину и Аверину, то есть за пятьдесят пять.

– Инга, откуда ты взялась? – все еще ничего не понимая, вопрошал Лаврушин.

– Степан Андреевич, а вы не узнали вашу недавнюю знакомицу? Мадам Николь?

– Что?! – Лаврушин спросил с таким удивлением, что Жанне стало неловко. Ей придется лишить неплохого человека некоторых иллюзий.

– Мадам Николь и эта женщина – одно и то же лицо. Вы общались с надоедливой старушкой, не подозревая подвоха. А он был.

– Но зачем?

– Да, зачем весь этот спектакль? – спросил Аверин.

– Чтобы убить одного из вас и остаться неузнанной.

Инга засмеялась и утерла слезу у глаза. Ей было весело. Такое отчаянное веселье на краю эшафота, когда уже не на что рассчитывать и остается лишь глумиться над палачами.

– Да, я убила Германа. И не жалею.

– А нас? Тоже хотела? – Аверин посмотрел на нее с какой-то жалостью. – Столько лет прошло, неужели это имеет значение теперь?

Инга бросила на него злой взгляд.

– Предательство всегда наказывается, неважно, сколько прошло лет. Почему сейчас? Раньше не было возможности. Жанна, – она чуть повернулась, – простите, что вешала вам лапшу на уши, так сказать, но многое все же было правдой. Пока был жив мой муж, я не могла поехать в Россию и свершить правосудие. Но год назад он оставил меня вдовой. Не богатой, но и не бедной. Так что я решила употребить капиталы на благое дело: избавить мир от этой гадины.

Глава 25

Когда Герман злился, Саша старался не спорить. Нет, он не боялся, при случае мог и в ухо дать, но злой Герман не слышал ни доводов, ни уговоров. Потом, уже успокоившись, он принимал правильные решения, даже те, что ранее отверг. У него был цепкий острый ум. Редкий случай совпадения фамилии, клички и характера. Клещ!

– Он хочет выйти из дела! – Клещ брызгал слюной и хватал Сашу за пуговицу, притягивал к себе, дышал вчерашним выпитым и съеденным. – Он требует свои деньги! Козел!

Саша молчал, он понимал, что вытащить сейчас из бизнеса треть – просто угробить компанию. Но он понимал и Колю. Если не взять сейчас, потом можно и вообще ничего не получить.

– Давай предложим ему выплату частями, – тогда Саше казалось, что он нашел неплохое решение. – Три платежа. Ну да, тяжело будет, но ведь уговор изначально был такой. Так?

Когда они задумали свою авиакомпанию, вернее, когда Клещ предложил это дело, денег у них не было. Нет, у Клеща были, да и авиакомпанию создавал не на пустом месте. Жена – дочь одного из аэрофлотовских начальников. Он и помог пробить нужные сертификаты и лицензию на перевозки. Коля продал единственное, что имел, – бабушкину квартиру, рискуя в случае неудачи остаться без жилья. Клещ, уговаривая его принять непростое решение, бил себя кулаком в грудь: «Да, Коль, как только нужно будет, скажи, мы тебе квартиру сразу купим». И вот этот момент настал. Коле понадобились деньги на новую жизнь. Без этих вот самолетов, контрактов, кодов, лицензий и прочих трудностей. Но не только те деньги, которые он вложил, но и те, которые заработал за пять лет существования компании.

– Слушайте, ну если у вас трудности с деньгами, я могу продать свою долю, так? – он смотрел на Клеща и улыбался. Без задней мысли, просто потому, что ему в данный момент было хорошо.

– Только попробуй! Убью, – выплюнул Клещ.

Улыбка Коли погасла, он встал и пошел к выходу.

– Мне нужны мои деньги через неделю, – он посмотрел на Сашу, не на Германа. – И кстати – приглашаю на свадьбу.

Эти воспоминания пронеслись перед глазами Александра Аверина с быстротой сверхскоростного магистрального лайнера. Он с трудом избавился от видения крови на полу