И тогда она вскинула руку к лицу, как бы защищаясь, а потом вонзила острый шип ему под челюсть, как раз туда, где вздулась от злости жила. Конечно, он не понял, что случилось, лишь замер на мгновение. Его пальцы стиснули ее плечо еще больнее. Она была готова к падению в озеро, чтобы не дать ему возможность свернуть ей шею, например. Но Герман откинулся назад, стал щупать горло, белки глаз покраснели.

– Это яд кураре. Ты же помнишь «знак четырех»? – сказала она, все еще готовая спрыгнуть в воду, если он кинется на нее. – Он парализует дыхательные пути, скоро ты начнешь задыхаться, но будешь в сознании. До самого конца. Жаль только, что конец будет скорым. Я бы часами любовалась на твою агонию.

Теперь она уже не боялась, Герман держался за шею и беззвучно разевал рот в попытках вздохнуть. Из груди вырывался натужный хрип. Инга поставила ноги на педали и направила катамаран к берегу, к намеченному заранее месту.

– Помнишь тот день, Герман? – весело сказала она. – Мы тогда всей компанией поехали на Елагин, взяли катамараны напрокат. Все хотели ехать со мной, начали спорить. Мне было так смешно, весело. Я выбрала Степу, потому что он был самый спокойный из вас. Коля и Саша плыли вместе, а тебе пришлось ехать одному. Я помню, как ты злился, ты догнал мальчишек и протаранил их, потом пытался догнать нас. А мы со Степой принялись крутить педали как сумасшедшие, мне тогда показалось, что если ты догонишь нас, то убьешь. Степа ничего не сказал, но мне показалось, он тоже так думал. Степа, вообще, оказался самым прозорливым из вас, остался в профессии, не полез в бизнес и в результате выиграл.

Герман захрипел слишком громко, и она весело захохотала, чтобы заглушить эти страшные звуки, разносящиеся над водой. Катамаран воткнулся в камыши возле берега, раздалось шуршание. Инга повернулась к Герману, вытащила из его кармана телефон, легко поднялась, спрыгнула на песок, уперлась руками в баллон, налегла с натугой. Толкнула катамаран назад, в воду. Герман смотрел на нее: рот судорожно открыт, ноздри раздуты, пальцы отдирают ворот рубашки. Она тоже смотрела. Смотрела, пока катамаран вновь не закачался на воде. Она не стала ничего говорить напоследок. Не имело смысла. Да и не хотелось.

Инга опустила глаза, потом повела плечами, выпрямилась.

– Он не отказался поехать со мной, потому что уже принял решение убить. Конечно, он понял, что и я приехала за этим, но не боялся. Он всегда считал себя крутым. Самым крутым. Что я могла ему сделать? Ничего. Так он думал. А он мог свернуть мне шею и сбросить в озеро – несчастный случай на воде, бывает же. Да, я не была уверена. Он мог не сесть на катамаран, отказаться, да и смысла большого в этом катании не было. Но мне хотелось некоторой театральности. Каюсь. Если бы не получилось заманить его на воду, пришлось бы импровизировать, но я хорошо знала Германа, его характер. Он никогда не признался бы в том, что струсил.

Лаврушин схватился за лоб.

– Инга, Инга, что же ты натворила, зачем? Да, Герман был сволочью, но гробить свою жизнь из-за него…

– Не стоило? – усмехнулась она. – Стоило, Степа, стоило. А что насчет моей жизни?.. Кто тебе сказал, что я собираюсь жить?

Инга разжала кулак. Жанна тихо ахнула, Лаврушин лишь руку протянул, Малинин подался вперед, Уборин даже не шевельнулся, видимо, не успев понять, в чем дело.

Глава 26

Шип вонзился Инге в шею, но она не удовлетворилась этим, нажала еще сильнее. И лишь тогда Лаврушин схватил ее за кисть.

– Степа, – Инга поморщилась, – аккуратнее. Ты всегда был неуклюжим.

Она откинулась на спинку стула, сложив руки на коленях, и посмотрела на всех как-то очень весело. Улыбнулась, широко и облегченно вздохнула. Жанне все казалось каким-то нереальным, действительно театральная постановка. Инга моргнула, на лице мелькнула тревога, глаза широко открылись. Руки беспокойно заелозили по платью.

– Мне кажется или вы пока не собираетесь умирать? – спросила Жанна.

Инга дернулась и сцепила руки в замок.

– Не понимаю, – прошептала она, – не понимаю. Он же умер, а я?

Уборин наконец решил вмешаться, встал, вытащил из папки полиэтиленовый пакет, обернул им руку и поднял с пола шип. Прищурившись, повертел перед лицом.

– Гражданка Сазонова, или как вас там правильно, это такой же шип, который вы применили к гражданину Клещевникову?

– Да, – прошептала Инга, держась за место укола на шее. – Из того же мешочка. Я подбросила его в номер Германа, а один оставила себе. На всякий случай, как ампулу с цианидом.

– Видимо, яд перестал работать, – констатировал капитан.

– Но Клещевников-то умер! – Малинин в волнении пробежался по номеру. – Это факт!

– Возможно, он поверил в то, что умирает, и на самом деле умер, – сказала Жанна. Ей-то хорошо было известно, как быстро иногда убивает страх. Быстрее любого яда.

Малинин недоверчиво качнул головой.

– Что вы так взволновались? – капитан упаковал шип в пакет. – Вскрытие покажет.

– То есть если он умер не от яда, то и преступления, выходит, нет? – переспросил Аверин.

– Был бы человек, а статья найдется. – Уборин достал телефон. – Пусть решает следователь, я свою работу выполнил. Хотя нет, – он повернулся к Жанне, – не я. Вы.

– Ну, вы тоже старались, – не осталась она в долгу.

– Как вам пришла в голову мысль, что старушка не старушка?

Жанна пожала плечами, она бы и сама не объяснила как. Какие-то незначительные детальки, нестыковки.

– Слишком карикатурный образ, – она посмотрела на Ингу, – такая смешная полусумасшедшая старуха, как из плохой пьесы.

Инга громко фыркнула.

– Что бы вы понимали в драматургии, дорогая!

– Объемное платье, шляпка, перчатки, – продолжила Жанна, не отвечая на реплику Инги, – скрывающие фигуру, лицо и руки. Хотя я бы не обратила внимания, но, когда вы сказали, что отравленные шипы нашли в номере Ангелины, я вспомнила, как перелезала через перила в ее номер и заметила, что плющ в этом месте оторван, будто уже кто-то лез тут. Но пожилая женщина семидесяти лет вряд ли могла это осуществить, а вот спортивная дама немного за пятьдесят вполне. Я могу понять, зачем вы подбросили шипы жене убитого: это же так логично – они ссорились, он ее бил, она не выдержала в конце концов. Но зачем вы подбросили Клещевникову мои часы?

Инга отрицательно покачала головой.

– Нет. Этого я точно не делала. Зачем мне вас обманывать? Теперь-то это не имеет никакого смысла.

В номер коротко стукнулись. Уборин подал знак своему оперативнику открыть дверь. В гостиную вошла девушка с бейджиком администратора. Увидев так много народа, она смутилась.

– Простите, мне сказали, что Марк Александрович здесь. Марк Александрович спрашивал про бронь. Кристина из «Глоубвинда» на рабочую почту отеля прислала. Я распечатала. Вот.

Малинин взял из ее рук распечатанный листок и протянул Марку, который все это время сидел на диване в углу и слова не сказал, только смотрел, и лицо у него при этом выражало целую гамму чувств, от любопытства вначале до полного изумления в конце. Лист в руках Малинина дрогнул и остановил свое движение.

– А что это? – он вчитался в текст.

– Это список забронированных номеров для компании «Скайтранс» и «Глоубвинда», – затараторила девушка.

– Да вижу я, – отмахнулся Малинин. – Тут указано, что номер 305 был забронирован на имя Николь Эберт. То есть кто-то в «Глоубвинде» месяц назад уже знал, что в отель приедет гражданка Канады? Это как? Кто списки составлял?

– Там же подпись есть, – указала девушка, хлопая глазами, – вот.

– Идите… Екатерина, – Малинин прочитал ее имя на бейджике. – Спасибо.

Девушка ушла, в гостиной повисло молчание. Малинин сжал распечатку в кулаке, прошелся взад-вперед. Не будь тут капитана, он бы все сделал иначе, но выбора не было. Он протянул лист Марку.

– Кажется, это прислали вам.

Марк взял, глянул, на мгновение застыл. Поднял глаза, нашел ими отца и тут же снова опустил.

– Да, там моя подпись, – подал голос Аверин. – Думайте что хотите.

– Зачем? Не понимаю, отец.