Шаманские грибы прекратили старые фокусы и взялись за новые. Митьке больше не казалось, что самолет кренится, но что-то случилось со зву­ками. Рев мотора стал оглушающим, ворвался под череп и затих. Слышалось только шипение, как будто крутилась на последней пустой дорожке плас­тинка старинного патефона.

На скамейке у другого борта самолета торопливо распутывали друг друга Пашка и Самвел Самвелыч. Они беззвучно шевелили губами; Самвел Самвелыч кивал на карабин, валявшийся на полу дом с Диплодоком. Папа куда-то исчез, и ползти за» карабином пришлось Митьке. Ноги не слушались»!' но голова была ясной. Он отлично понимал, зачем ему карабин: нужно пойти в кабину, прицелиться в Артура и отобрать у него золото, чтобы вернуть мертвецу в шахте.

Потом вдруг оказалось, что Диплодок уже свя­зан проволокой, снятой с кого-то из пленников, и карабина у него нет. Стены в глазах то съезжались, норовя совсем схлопнуться и раздавить Митьку, то разъезжались до горизонта. Тогда Митька видел реку, и плывущий по ней плот с красной палаткой, и Лину, и засыпанную шахту, где притаился мерт­вец.

Не останавливаясь, Митька подполз к двери и сунул два пальца в рот. Рвоту швыряло ветром ему в лицо. Он свесился ниже и выпал бы из самолета, если бы не Самвел Самвелыч. Бесцеремонно схва­тив Митьку за шиворот, кавказец оттащил его в хвост и бросил на полу, крикнув: «Блуй здесь!» И вдруг ноги у него подкосились. Самвел Самве­лыч осел на пол и по Митькиному примеру сунул два пальца в рот.

Выдав на пол шаманский супчик, Митька обна­ружил, что не только они с Самвелом такие умные. Самолет выглядел так, словно его самого стошни­ло. Рвотой были заляпаны иллюминаторы и даже кое-где потолок. Стоять на ногах в этой загажен­ной самолетящей коробке могли только папа и Пашка, да и то не очень уверенно. Митька видел, как они мордой вниз волокут Артура, и у того из-под одежды сыплется золотой песок. Песка полу­чилась целая дорожка, по нему ходили, он приста­вал к подошвам и смешивался с рвотой.

Потом из кабины вынесли Сергея Ивановича. Его место занял Пашка, отключил автопилот и стал разворачиваться.

«Куда?!» — закричал или только подумал Мить­ка. Садиться на деревянную дорогу на просеке бы­ло безумием, она же узкая, шасси самолета на ней еле помещалось. Но за спинкой Пашкиного кресла стоял папа и кричал ему на ухо, а Пашка кивал. Митька успокоился, потому что папа всегда знал, что делал.

Голова прояснилась настолько, что Митька смог добраться до скамейки. Он сел на то же место ря­дом с огнетушителем, которое оставил двое суток назад, чтобы спрыгнуть на тайгу с инопланетянкой. Посмотрел в иллюминатор и теперь уже на самом деле увидел плот. Пашкиного умения хвати­ло, чтобы покачать крыльями. Крохотная Лина внизу подпрыгивала и махала руками.

Папа вышел из кабины и как тюки переложил блаженствующих уголовников подальше от двери. Диплодок и Артур пускали слюни. Наверное, в грезах, навеянных шаманскими грибами, они уже видели, как тратят свой золотой песок.

Промелькнула деревянная дорога, и за сараями началась обычная, грунтовая, заросшая травой от­того, что по ней давно не ездили. Рассекая мрач­ную тайгу, она тянулась до горизонта. Митька со­образил, что раз есть лесопилка, то и дороги не могло не быть, ведь надо же увозить с лесопилки готовые доски.

Самолет снизился, ощутимо ударился о землю, подскочил и опять взлетел. Держась одной рукой за штурвал, Пашка что-то выключал, что-то тя­нул...

И вдруг стало тихо. За лобовым стеклом воз­никло зрелище, которое видели, наверное, тысячи людей, но рассказать о нем смогли бы только те не­многие, кто выжил: остановившийся в полете винт.

Самолет быстро терял высоту. Папа бросился к Митьке, стащил его на пол и сам лег, закрыв рука­ми голову.

Второй удар о землю был сильнее. Со стены сле­тел огнетушитель и больно стукнул Митьку по пле­чу. Под полом заскрежетало, по крыльям захлес­тали ветки.

А потом настала тишина.

Папа помог Митьке подняться и сесть на ска­мейку.

— Павел, ты что притих?! — крикнул он в ка­бину. — Будем твою сестру догонять или пускай плывет?

— Обязательно будем, Олег Николаевич, — отозвался Пашка. — А то зачем мы возвращались, Олег Николаевич!

«То-то! — подумал Митька. — А то все «твой отец» да «твой отец», как будто у папы имени нет!» А вслух он сказал:

— Я с вами!

Папа широким жестом обвел неподвижные тела уголовников и двоих пилотов, покачал голо­вой и бросил Митьке на колени автомат:.

Мы скоренько, единственный сын.

Скоренько не получится, у нее нога подвер­нута, — сказал Митька.

Донесем. А на плоту оставим записку. Ра­цию-то Артур сломал. А плот выловят в поселке.

Столько дармовых дров — обязательно выловят.

Митька подумал, что после такой посадки само­лет не взлетит без ремонта, что плот с запиской найдут в лучшем случае к завтрашнему утру, а ко­гда прилетят спасатели, вообще неизвестно.

Долог путь до Ванавары, — вполголоса про­

пел он, и папа подхватил:

И не едут санитары!

К счастью, санитары были не нужны. Папа вста­вил их для рифмы.

Оставшиеся две недели каникул Мить­ка провел с папой на болоте в эпицент­ре Тунгусского взрыва, кормя кома­ров и гнус. Хотя о гнусе ранее не упоминалось, его из-за этого не стало меньше. Гнус еще противнее комаров, потому что маленький и забивается в каждую щель в одежде.

Помимо кормления кровососущих Митька с папой добывали пробы торфа. Для этого им был дан ручной бур — труба с длинной рукояткой, ко­торую надо было крутить вдвоем, ходя по кругу. Когда она забуривалась метра на два, трубу вытас­кивали и доставали из нее столбик торфа. После этого папа сидел в избушке, именуемой заимкой Кулика, и разглядывал столбик в увеличительное стекло. Но даже с увеличительным стеклом ему не удалось обнаружить Тунгусский метеорит. Папа лишь подтвердил то, что было известно до него: слои торфа сильно перемешались около ста лет на­зад, когда над болотом прогремел взрыв, теперь знаменитый на весь мир.

Папа сказал, что его скромный результат ля­жет в копилку науки. И они с Митькой полетели домой.

В Красноярске их ждали деньги за сданное золото и следователь с рыбьей фамилией Судак, ко­торый вел дело Артура и Диплодока. Деньги оказа­лись не очень большие, потому что их поделили на всех, а Судак оказался девушкой в синем мундир­чике прокуратуры. Все, что ей было нужно, девуш­ка Судак уже знала от летчиков. Блинковых она отпустила через полчаса, на прощание похвалив папу:

— Вы настоящий гражданин! Если бы каждый порядочный человек задержал двоих вооружен­ных бандитов, то с преступностью было бы давно покончено.

Папа на это сказал, что даже морская свинка кусается, когда ее загоняют в угол, а так ему со­всем не улыбалось задерживать бандитов. Надо, чтобы все занимались своим делом: ботаники — ботаникой, а бандитами —- милиционеры.